— До свидания, милостивый государь, — сказал он, — и доброй ночи.
Господин де Сен-Совер повернулся было вслед за приятелем.
— А вы останьтесь! — повелительно обратился к нему советник.
Нельзя не послушаться дядюшки, если ты его наследник и говорят, что у него сто тысяч ливров ренты.
И господин де Сен-Совер остался.
Советник с безукоризненной учтивостью проводил господина де Лоржа, закрыл дверь и указал племяннику наверх:
— Пойдемте со мной, сударь.
"Поплатится у меня за это негодяй Рене! " — думал молодой следователь, начиная трезветь.
Они поднялись на четвертый этаж. Дядя провел племянника в кабинет.
Это была просторная комната, холодная и темная, со старинной черной мебелью, с потрепанным ковром; вдоль всех стен стояли полки с рядами пыльных книг; на камине не было зеркала.
Над стенными часами висел портрет, изображавший канцлера Лопиталя.
Советник вновь посмотрел прямо на племянника:
— Ах, сударь мой! — сказал он. — Если бы я только знал, что вы так обесчестите мантию, — я ни за что не допустил бы вас носить ее!
— Дядюшка…
— Вы магистрат, сударь мой, — продолжал советник Феро, — вы судебный следователь, а одеваетесь, как паяц! Это недостойно.
— Дядюшка, простите меня… Клянусь вам…
— Сударь, — величаво продолжил старик, — ныне, в тот час, когда вы бегаете по улицам с подобными вам сумасбродами, почтенная, древняя фамилия в трауре льет слезы.
Господин де Сен-Совер затрепетал.
— Человек томится в темнице, над ним тяготеет страшное обвинение, а вы не ищете денно и нощно доказательства его вины либо невиновности, не стремитесь неустанно очистить свою совесть, но проводите и дни, и ночи в удовольствиях и разгуле! О да, — продолжал старик, — у вас и вправду в свете не такая репутация, как у злобного мрачного человека по имени советник Феро! Вы славно танцуете, у вас красавица жена; вы восхитительно ведете контрданс; у вас английские лошади, вы отремонтировали свой особняк, обставили его роскошной мебелью и разорительными безделушками; когда вы едете в суд, сидя в открытом ландо или сами правите тильбюри, запряженное великолепным рысаком, люди завидуют вам, женщины шлют вам улыбки и говорят:
— Вот самый обольстительный в мире судебный следователь — как славно! Он-то не живет, затворившись в деревне, как дикарь, как скопидом, как этот жуткий советник Феро, который всюду видел преступников, который заставлял нас всех трепетать, когда садился на свое место!
Нет, его племянник не будет чахнуть всю ночь над делами, не будет одеваться, как бедняк, не будет есть на щербатых тарелках и носить пожелтевшее дырявое белье!
Он не будет жить в трущобе на четвертом этаже дома, который сдает всяким темным личностям. Нет-нет! Дядюшка — жмот и угрюмец, зато племянник — порядочный человек!
В голосе старика звучал такой едкий, жестокий сарказм, что господин де Сен-Совер склонил перед ним голову, как те преступники, которых они допрашивали по должности.
Вдруг дядя прервался, перестал ходить взад и вперед по кабинету и пристально поглядел на племянника.
— Послушайте меня, — сказал он. — Вы сын моей сестры и мой единственный родственник. Когда-нибудь к вам перейдет мое состояние, и не явись вы ко мне нынче ночью — может быть, до смерти моей не узнали бы того, что я скажу вам теперь. Надеюсь, я еще успею дать вам урок.
Господин Феро сел в кресло.
— Племянник, — продолжал он, — сорок лет я служил правосудию. Я был магистратом непреклонным, покорным лишь своей совести и закону. Обо мне пошла тягостная, даже зловещая слава. Утверждали, что я человек пристрастный и мстительный. Это ложь. Те, кто пустил эту молву, на меня клеветали.
Я был орудием закона, поражал тех, кто подлежал строгости закона, а всякий раз, когда находил человека невинным, становился на колени и благодарил Бога.
Однажды я ошибся — человеку свойственно ошибаться. Я оплакал мою ошибку и поклялся когда-нибудь непременно искупить ее.
Вот, сударь мой, каким я был магистратом.
Не желаете ли послушать, что я за человек?
Я богат: у меня сто тысяч ливров ренты? Что я делаю с этим богатством, огромным для наших мест?
Послушайте свет — и вам скажут:
Советник Феро — старый сквалыга; он где-то прячет свои деньги, себе отказывает в самом необходимом, племяннику ничего не дает и разве что иногда подаст монетку нищему.
Ведь так говорят? Отвечайте!
Господин де Сен-Совер потупился и молчал.
— Так вот! — продолжал господин Феро. — Свет и здесь ошибается и клевещет на меня, потому что я все свои доходы трачу.
При этих словах господин де Сен-Совер поднял голову и испуганно посмотрел на дядюшку: ему подумалось, не сошел ли тот с ума — ведь лгать он был совершенно не способен.
— Я трачу все свои доходы, — повторил господин Феро, — и сейчас вам это докажу.
С этими словами он открыл ящик в книжном шкафу, достал оттуда толстую тетрадь, положил ее на стол и сказал:
— Вот моя приходно-расходная книга.
Молодой магистрат изумленно молчал.
V
Советник раскрыл тетрадь и положил ее перед племянником.
На каждой странице стояла дата: год и один из четырех месяцев — январь, апрель, июль, октябрь.
— Читайте, — велел советник.
Господин де Сен-Совер раскрыл первую страницу и прочел:
"Январь 1829-го. — Получено от фермера в Ла Пулардьер три тысячи франков в уплату первой четверти аренды.
Получено от нотариуса г-на Боннара тридцать две тысячи франков как доход, ипотечный и по большой книге, за второе полугодие 1828 года.
Получено от Жана-Луи, фермера в Тур-д’Эг, тысяча пятьсот франков наличными.
Итого: Тридцать шесть тысяч пятьсот франков".
Страница была разделена на два столбца. Первый столбец был отведен доходам.
Во втором господин де Сен-Совер прочел:
"Дано Милону шесть тысяч ливров для Тулона.
Покупка дома вдовы Оноре, включая расходы на купчую, — восемнадцать тысяч франков.
Страхование жизни сына Оноре — тысяча двести франков.
Разное — три тысячи франков.
Несправедливо уволенному исполнителю высшей меры наказания — четыре тысячи франков как возмещение убытков".
Господин де Сен-Совер впал в оцепенение и даже не смел спросить, что это означает.
— Я вижу, вы не понимаете, — сказал господин Феро.
Господин де Сен-Совер покачал головой: и вправду не понимаю…
— Племянник, — начал объяснять старый советник, — во мне живут два человека: для общества и для себя. Первый человек был прежде всего служителем закона. Служителем суровым — он наказывал. Второй имел жалость к человеческим слабостям, часто находил закон слишком неумолимым и пытался смягчить его жестокость. Каждый раз, когда общество наказывает преступника, его отмщение неизбежно падает и на невиновных. Подчас убийца, кладущий голову на плаху, оставляет после себя семейство, преданное гонениям, нищете, детей, которых будут укорять преступлением отца, которые сами станут преступниками.
Когда я просил и получал голову, которая должна была пасть ради спокойствия общества, я оглядывался и почти всегда находил жену, мужа, сестру или детей, достойных жалости.
Тогда я благословлял небеса, благодаря которым родился богатым, и возмещал этим несчастным за зло, причиненное им обществом.
Раз в три месяца Милон едет на тулонскую каторту и раздает тем каторжникам, которые примерно себя ведут и выказали раскаяние, некоторую сумму денег — не всегда одинаковую.
А знаете ли, кто такая вдова Оноре, имя которой упомянуто на этой странице?
Это жена одного марсельского грузчика. Они были молоды, трудолюбивы; они накопили немного денежек и купили маленький домик; родился ребенок, увенчавший их счастье.
Однажды Оноре — человек кроткий и безобидный — имел несчастье выпить лишнего. Есть натуры, на которых вино действует страшным образом. Он ввязался в кабацкую драку, вынул нож для самообороны и убил — убил друг за другом трех человек. Агнец превратился в хищного зверя!
