Д'Ибервилль стоял в небольшой и темной передней комнатке и ощущал неприятный запах боли и смерти. В этом непроветриваемом помещении хранились запасы трав. На противоположной стене на крюках висели рядами мешки и мешочки, в которых хранились травы и порошки. Д'Ибервилль обладал превосходным здоровьем, и он с отвращением прочитал названия: сыть длинная, скипидар, кассия, блошница дизентерийная, камнеломка, череда, тамаринд, чистотел…
— Господи! — пробормотал Д'Ибервилль. — Не позволю им никогда потчевать меня этой гадостью!
Он внезапно остановился, когда подошел к огороженному одеялами месту позади кладовки для трав. Там раздался громкий крик — высокий, безумный и почти нечеловеческий. Неохотно Пьер отогнул край одеяла и увидел, что хирург с помощниками ампутирует ногу матроса, привязанного к доскам помоста. Если бы Пьер не узнал раненого, он бы тотчас ушел отсюда.
— Эдуард, — услышал он голос хирурга, — живо подай раскаленное железо.
Человек, раздувавший очаг, сразу понес врачу ведро с углями, поверх которых лежал инструмент, похожий на кочергу с раскаленным до бела кончиком. Хирург окутал руку несколькими слоями полотна и взял «кочергу» за ручку, а потом приложил раскаленный конец инструмента к окровавленному обрубку ноги. Он резко водил рукой вверх и вниз, прижигая рану. В воздух поднялся сизый дымок, и комната наполнилась запахом горячей плоти. Раненый молчал, — он потерял сознание при первом прикосновении раскаленного металла к культе.
Помощники хирурга выпрямились и отступили от помоста. По их лицам тек грязный пот. Хирург прокричал:
— Аккуратно забинтуйте ногу. Но не очень туго, неумехи! Мне не нравится, когда ампутированные конечности начинаются отмирать…
Он подошел к Д'Ибервиллю, вытирая лицо полотенцем, использовавшимся во время операции.
— Вот и конец! Работа очень трудная, но мне кажется, я с ней хорошо справился. Мне всегда удаются операции на нижних конечностях.
— Это был Франсуа Мюро?
— Да, мой капитан. К счастью, он сильный человек. Д'Ибервилль облизнул губы.
— Неужели было необходимо ампутировать ему ногу?
— Мой капитан! — хирург был уверен в себе. — Могу вас уверить, если бы мы не удалили ногу, вскоре началась бы гангрена.
— Франсуа Мюро из Лонгея. Земля его отца расположена прямо за мельницей, когда мы были мальчишками, мы с ним часто гуляли вместе. Проследите, чтобы за ним был самый лучший уход.
— Прослежу, — энергично закивал головой хирург. — Я старался работать, как можно быстрее, чтобы помочь ему. Мой капитан, обычно я не теряю ни секунды и могу быстро ампутировать ноги.
— Он выживет?
— Клянусь, что выживет. Он сильный, как бык. Да, он будет до старости ковылять на одной ноге. Но у него было сильное кровотечение!
За экраном из одеял было темно, и душное зловонное пространство было настолько плотно уставлено кроватями, что санитары с трудом протискивались между ними. Все кровати были заполнены больными и ранеными. Люди лежали без ног, со сломанными ребрами, с лихорадкой. Среди них были те, кто поправлялся, и те, кто доживал последние минуты. Французы, раненые во время сражения, лежали вместе в одном конце помещения. Там было не так темно, воздух был чище и расстояние между кроватями было побольше.
Д'Ибервилль пробрался именно туда и увидел сидящего на кровати брата. От бинтов рука казалась огромной.
— Жан-Батист, у меня для тебя дурные новости. Мы отплываем завтра на рассвете.
Де Бьенвилль расплылся в улыбке.
— Какие чудесные новости! Я молился, чтобы Бог мне помог избавиться от этой вонючей дыры!
— Но ты с нами не поплывешь! Ты должен оставаться здесь и возвратиться домой весной на первом корабле.
Молодой офицер выпрямился на койке и начал тихо протестовать:
— Почему ты мне говоришь, Пьер, что я должен остаться здесь? Я хочу плыть с вами к Миссисипи!
Д'Ибервилль неохотно покачал головой.
— Братец, к несчастью, это невозможно. Ты еще недостаточно выздоровел, чтобы переносить предстоящие нам трудности. Мы поплывем на «Профонде». Я должен взять с собой несколько заключенных, и мне необходимо в оставшееся пространство загрузить как можно больше провианта. Путешествие будет очень трудным. Кроме того, существует опасность того, что нам придется зимовать во льдах и провести там несколько месяцев. Нет, Жан-Батист, я не могу взять тебя с собой, иначе я подпишу тебе смертный приговор.
— У меня хватит сил, — продолжал протестовать младший брат. — Мне нужно несколько дней подышать соленым воздухом, и тогда все будет в порядке.
— Но я не могу взять тебя, а остальных оставить!
— Здесь каждый верит, что с ним все в порядке.
— Это правда, мсье Пьер! — закричал мужчина из Лонгея, лежавший поодаль от Жан-Батиста. — Возьмите нас с собой! Мать милосердная Богородица, мы больше не можем оставаться здесь.
Д'Ибервилль понял, что к их разговору внимательно прислушивались. Послышался хор голосов — все хотели бы плыть на «Профонде». Никому не хотелось томиться восемь месяцев в заваленном снегом форте. Д'Ибервилль недовольно выслушал всех.
— Вам известно, что я отправляюсь во Францию, а не в Квебек?
Да, им это было известно, они сказали, что им все равно, куда плыть.
— На корабле нет места для здоровых людей, — продолжал говорить командир. — Что мне прикажете делать с ранеными и больными, которым постоянно требуется врач, уход и лекарства? Клянусь Святым Кристофером, что даже безногий Франсуа, если бы мог говорить, заявил бы, что он тоже готов плыть с нами завтра! — Пьер возмущенно огляделся. — Неужели вам неизвестно, что половина из вас погибнет еще до того, как мы доберемся до Франции? Ему ответил хор голосов:
— Если мы останемся в этой поганой дыре, то уж точно погибнем! Не оставляйте нас тут! Дайте нам шанс, мы готовы рискнуть.
Д'Ибервилль мрачно нахмурился.
— Ненормальные! Как я вас тут оставлю, когда вы мне говорите подобные вещи? Но я и с собой не могу вас взять, поскольку знаю, что для многих из вас это означает верную смерть! Что же мне делать?
Он, громко топая, отправился к выходу, но потом остановился.
— Все будет решать хирург. Я с ним соглашусь, никого слушать не стану и никто не смеет обжаловать его решение.
Все начали улыбаться — стало ясно, что их не волнуют слова врача.
Король Франции остался доволен покорением «Гудзонова залива», и поэтому решил экипировать экспедицию на Миссисипи. Но королевский ум никак не мог связать две вещи. Когда Д'Ибервилль прибыл в Париж и поселился с братом, мсье Бьенвиллем, в таверне под названием «Ла Бутей Нуар», он, к собственному удивлению, узнал, что еще неизвестно, будет ли он командовать экспедицией. Все мечтали прославиться, и среди добровольцев были люди, никогда прежде не плававшие по морям. Получалось, что Король-Солнце мог довериться одному из этих ничего не знающих придворных. Жозеф де Марья мрачно качал головой и повторял, что сделал, что мог. Ему хотелось во всем обвинить Старуху — любовницу короля, норовившую помешать назначению Д'Ибервилля.
