— Будь осторожнее и не зевай, — предостерег друга Хэмфри, кивая на кошель, когда Роберт протянул ему новую кружку. — Здесь мало джентльменов.
Потягивая эль, они зашагали вглубь ярмарки, не выпуская из виду пятерых своих товарищей. Здесь на лотках предлагали ткани всевозможных расцветок: лен из Фландрии, шерсть из Бервика, шелка из Венеции и дамаст[17] из Святой Земли. Местные коробейники вовсю торговались и спорили с заезжими купцами. За палатками поле было заставлено временными стойлами, в которых продавали лошадей и сбрую.
Хэмфри объяснил Роберту, что на августовскую ярмарку посетителей привлекают не только ткани.
— Именно здесь отец долгие годы покупал лучших лошадей для наших конюшен, — добавил он, одобрительным взглядом окидывая стойла с арабскими скакунами и чистокровными кастильскими кобылами, шкура которых отливала глянцевым блеском.
Кроме чистокровных лошадок, здесь можно было найти мощных тяжеловозов и крошечных пони из Эксмура, горячих жеребят и самых обыкновенных коней, крупных и мелких. Запах конского навоза и крики торговцев оглушали, но Хэмфри, у которого от теплого эля уже слегка кружилась голова, эта атмосфера казалась дружеской и приятной, напоминая ему о детстве. Кроме того, он был рад наконец оказаться на свежем воздухе подальше от двора с его гнетущей паутиной интриг и подспудным напряжением, которое нарастало с тех пор, как была объявлена война с Францией. Два дня назад король Эдуард отбыл в Портсмут, дабы лично наблюдать за подготовкой своего флота, который должен был через несколько недель отплыть в Гасконь с солдатами на борту, чтобы отвоевать обратно герцогство, столь предательски захваченное его кузеном королем Филиппом. Так что скоро всех их призовут на службу на континенте, и не исключено, что сейчас им представилась последняя возможность отдохнуть и повеселиться.
— Сколько ты за него хочешь? — спросил Роберт у торговца, стоявшего рядом с красивым чалым жеребцом, которого чистил мальчишка.
— Вам, сэр, отдам за восемьдесят марок.
Сумма заставила Роберта вопросительно изогнуть бровь.
— Восемьдесят?
— Это слишком много, — заявил Хэмфри, подходя и останавливаясь рядом с другом. — Пятьдесят.
Барышник рассмеялся и покачал головой.
— Его зовут Хантер, — сказал он, глядя на Роберта. — Его отец — персидский жеребец. В нем горит огонь, но он хорошо выдрессирован. Он станет вам верным товарищем как на турнирной арене, так и на поле брани.
Пока они торговались, мимо протиснулся Эймер, толкнув Роберта так сильно, что тот расплескал эль.
— Пожалуй, вот этот больше вам подойдет, Брюс, — заявил он, кивая на старика, державшего в руках веревку, к которой были привязаны два кривоногих мула.
Хэмфри схватил Роберта за руку, когда тот рванулся вслед за обидчиком.
— Оставь его.
Роберт в бешенстве стряхнул эль с рукава.
— Не понимаю, как ты можешь дружить с этим сукиным сыном.
— Он — один из нас.
— Один из вас? — Роберт пристально разглядывал его, не обращая внимания на толпу, которая шумела и бурлила вокруг. Люди криками расчищали дорогу небольшому бурому медведю, которого вели на цепи к загону, где ждали два мастиффа; с их клыков падала пена. — Ты имеешь в виду вас, тех, у кого дракон на щите?
Прежде чем Хэмфри успел ответить, толпа подалась в стороны, освобождая дорогу нескольким неприятным личностям, которые шли вслед за медведем. Один из них грубо толкнул мальчишку-попрошайку, который собирал милостыню в оловянную миску. Он даже не оглянулся, когда парнишка полетел в грязь, а несколько жалких монет, которые ему удалось выпросить, рассыпались под ноги окружающим.
Происшествие весьма кстати избавило Хэмфри от необходимости отвечать, и он указал на группу всадников, возвышавшихся над головами толпы.
— Смотри! Вот-вот начнутся скачки. — Он кивнул барышнику. — Мы вернемся, и ты согласишься на шестьдесят.
— Если его не купят раньше! — крикнул в ответ тот, когда Хэмфри повел Роберта к тому месту, где вереницей флажков была отмечена стартовая линия.
Здесь уже стояло несколько лошадей. На большинстве из них сидели сущие мальчишки с хлыстами в руках. Прямо перед ними простиралось пустое поле, и лишь вдалеке торчала виселица. Западный Смитфилд был не только ареной турнирных боев и ярмарок, но и местом казней. Приветственные крики зрителей слились в восторженный рев, когда один из всадников потряс сжатым кулаком в воздухе и лошадь под ним загарцевала и встала на дыбы.
Хэмфри заметил своих товарищей, чьи яркие шелковые накидки и шляпы с перьями выделяли их в толпе, словно алмазы, в серой массе лондонцев.
— Вон они. Идем. — У него за спиной Роберт прокричал что-то, и Хэмфри обернулся. — Что?
— Мне надо отлить.
Когда он зашагал прочь, Хэмфри догнал его.
— Подожди. Идем вместе, иначе ты не найдешь дороги обратно.
Хэмфри молча зашагал первым, направляясь к вязам, росшим неподалеку, там, где обычно устраивали открытую уборную. Он думал о том, как бы объяснить Роберту, почему он не может говорить о драконе, нарисованному него на щите, или, точнее, о том, что означает этот рисунок, но эль кружил ему голову, и в царящем здесь шуме и гаме он не мог мыслить связно.
Уборная представляла собой канаву, которую стыдливо прикрывали полотнища холста, натянутые на двух шестах. Мужчины входили за загородку с одной стороны, а выходили с другой, затягивая завязки своих панталон и одергивая туники. Хэмфри и Роберт вошли в уборную вместе. Канава была полна нечистот, и во влажном воздухе висела резкая вонь.
Справляя нужду, Роберт насвистывал, запрокинув голову и глядя в темнеющее небо между кронами вязов.
— Значит, наши женщины отращивают бороды, говоришь? — внезапно поинтересовался он, глядя на Хэмфри.
Оба расхохотались. Хэмфри все еще смеялся, застегивая штаны.
— Что вас так рассмешило, милорд? — вдруг раздался чей-то грубый голос.
Они повернулись и увидели, что за загородку вошли четверо мужчин. Хэмфри узнал говорившего, здоровяка с бочкообразной грудью. Это он вместе со своими товарищами проходил мимо несколько минут назад, вслед за медведем на цепи. Все они были одеты в грубые одежды и выглядели привычными к тяжелому труду.
