– А тебя никто не собирается на себе женить? – вырвалось у меня.
Он усмехнулся, потом посерьезнел.
– Мне нравится, что тебя это тревожит, но я не собираюсь ни на ком жениться, пока не выполню для короля и для себя то, что должен.
– Защищать принца.
– Да, и как я уже тебе говорил, отыскать лорда Ловелла.
О Боже, подумала я, почему ему надо говорить о своем стремлении к справедливости и мести, когда мне хочется говорить об обещаниях и чувствах. Я клялась, что не буду иметь ничего общего с мужчинами, а сейчас готова сделать все, что он ни попросит, по приказу королевы или нет.
Пока я раздумывала над этим, он открыл крышку шкатулки. Гранатовое ожерелье, соединенное длинными металлическими звеньями, засверкало на вытертом зеленом бархате в свете горевшей в лавке лампы. Рука у меня взлетела к горлу, я ахнула, оценив красоту и значимость такого подарка.
– О Ник, я не могу…
– Это дар друга, а не собственника. Ожерелье принадлежало моей матери, это одна из немногих вещей, которые бабушке удалось взять с собой, когда мы лишились нашего дома и состояния. Когда ты его будешь носить, открыто или под одеждой, я хочу, чтобы оно подбодряло тебя, напоминало тебе, что мы вместе пережили много и, возможно, еще переживем многое.
– Ведь оно так дорого тебе, тем более, оно принадлежит твоей матери.
– Мать умерла в родах, так же как и моя сестра, появившаяся на свет раньше времени, у нее оказались слабые легкие, так что, во всяком случае, двоих из нас, Саттонов, Ловелл не убил!
– Но если твоя бабушка живет в тяжелых обстоятельствах, разве не следует отдать его ей?
– Это она настояла, чтобы я взял его. Ты собираешься разговаривать, как юрист, и отвергнуть меня?
Подбородок и губы у меня дрожали, но я произнесла:
– Нет!
Может быть, он подумал, что я готова поцеловать его? Мне действительно хотелось поцелуев, а не слов, поэтому я сжала губы и больше ничего не сказала. Мне не хотелось казаться неблагодарной, к тому же я гордо носила бы даже кусок меди или олова, если бы это был его подарок. Как это должно быть важно для него… как я должна быть важна.
– Я буду хранить его как драгоценность … как и время, проведенное с тобой, – прошептала я, моргнув, чтобы прогнать выступившие на глазах слезы, пока он возился с застежкой, чтобы надеть на меня ожерелье. Когда Ник застегнул его, я повернулась в кругу его рук, ошеломленная его дарами, его близостью. Разумеется, у нас не было никакого будущего, только эти украденные минуты, прежде чем он покинет Лондон, прежде чем снова уйдет из моей жизни.
– Знаешь, Верайна, – сказал он, и голос его прерывался от волнения, – ты напоминаешь мне ее, бабушку, потому что я мало помню мать. Не внешностью, а тем, что ты сильная, несмотря на страхи и на опасности, ты любишь и защищаешь своего мальчика – своих мальчиков – как она любила и защищала меня. И верная, всегда верная – королеве, или стране, или мужчине – то есть, правильному мужчине.
Мы крепко обнялись. Как же мы подходили друг другу, нежное тело твердому, из углов и граней. Моя грудь прижалась к его груди. Даже через батистовую блузку я ощущала тяжесть ожерелья на шее. Он поцеловал меня там, его губы и кончик горячего языка скользнул ниже, к ключицам под ожерельем. Затем он завладел моими губами на мгновение, затем отпрянул, когда мои губы раскрылись навстречу его.
– Я опаздываю, – сказал он, схватив перчатки. – А если останусь еще хоть на мгновение, этот прилавок превратится для нас в очень жесткую постель. Я должен прибыть в замок Бейнард, присмотреть за завершением сборов. Верайна, я знаю, что у Джейми мрачноватое лицо, но у него доброе сердце. Ты можешь доверять ему, но не вздумай относиться к нему, как ко мне. Ожерелье прелестно, и ты тоже, – бросил он через плечо, направляясь к двери. – Сохрани его для меня.
Выходя, он обернулся и увидел входящего Джила.
– Эй, Джил, – сказал Ник, – хорошенько охраняй Верайну!
Джил вытаращил глаза, услышав, как незнакомец назвал его по имени, а я снова вспомнила, сколько мы с Ником рассказывали друг другу о своей жизни в те дни в моей маленькой мастерской во дворце. Мое тело все еще пылало от его прикосновений и взглядов, я поспешила к витрине, чтобы увидеть, как он садится верхом и, пришпорив коня, уносится вдаль под сильным снегопадом.
Королева Елизавета Йоркская
В тот же день мы с королем должны были уехать в Виндзор на празднование Рождества, поэтому мне было очень грустно махать на прощание Артуру и Екатерине, отправлявшимся далеко на запад, в Уэльс. Когда длинная процессия покинула мощеный двор Бейнард-Касла и двинулась по лондонским улицам, очищенным от навозных куч и посыпанным соломой, в воздухе зазвучали приветствия ожидающей толпы.
– Шапки долой, мошенники! Ваш принц едет! – раздались крики нескольких стражей, хотя я уверена, что сам Артур с его добрым сердцем никогда бы не стал заставлять свой народ обнажать головы на зимнем ветру.
Артур повернулся в седле, посмотрел вверх и еще раз помахал нам, стоявшим у окна в помещении над дворцовыми воротами, через которые проходила процессия. Затем, повернув голову в другую сторону, чтобы ответить на приветствия, он пропал из моего поля зрения. Хотя Екатерина путешествовала в паланкине, она отдернула кожаные занавески, чтобы помахать на прощание. Это напомнило мне, как я провожала в несколько поездок своих родителей и как – по крайней мере, внешне, – Артур напоминает своего царственного деда, хотя и не обладает его силой.
Король довольно быстро начал деловые разговоры с несколькими своими личными советниками – часть огромного приданого Екатерины только что была выплачена испанцами – я стояла у окна, наблюдая, как процессия проходит подо мной. За возглавлявшими ее стражниками и королевской четой ехали служащие их двора, назначенные королем английские советники, входившие в существовавший при Артуре совет Уэльса и Валлийской Марки[33], затем снова стражники. Я различила Николаса Саттона, он выделялся высоким ростом и умением отлично сидеть в седле. Он крутил головой из стороны в сторону, явно кого-то высматривая. Множество испанских дворян, приехавших с принцессой в Англию, отплыли домой, но дамы, которые остались при ней, двигались в процессии, верхом на лошадях, закутанные до глаз из‑за зимних ветров, в масках для верховой езды, защищающих нежную кожу. Затем бесконечный грохот и лязг сотни карет, затем вьючные лошади из обоза, сопровождаемые стражниками и слугами.
Какой далекий путь, сто двадцать пять миль, по четыре мили в час, возможно, десять-двенадцать миль в день. Дурная погода, утомительная дорога, ночлег каждый раз в разных гостиницах или домах, включая несколько, принадлежащих Артуру. Меня охватил гнев из‑за того, что король решил – именно сейчас они необходимы в Уэльсе. Но он обещал, что взамен они приедут в Лондон на летний сезон. Как меня огорчает и тревожит разлука с любым из моих детей, особенно с моими принцами!
