— Не встречу ли я там вас? — спросил Эктор.
— Как знать, — ответил де Блетарен, — может быть, да, может быть, нет. Все зависит от тех известий, которые я давно ожидаю.
Эктор, поколебавшись, предложил Блетарену как свою помощь, так и покровительство своего родственника Рипарфона.
— И если мое предложение покажется вам дерзким, прошу видеть в нем только мое пламенное желание быть вам полезным.
— Я нисколько не обижаюсь, — ответил Блетарен, пожимая руку Эктору, — и, может быть, придет день, когда я приму ваше предложение. Знаете, я не очень-то спокоен относительно своей свободы.
— Что? Вам грозит заточение? — забеспокоился Эктор, думая о Кристине.
— Почти. Недавно губернатор Прованса вдруг решил заняться преследованием меня за участие в старинных войнах Фронды, где было пролито больше чернил, чем крови. Мне пришлось тайно бежать в Гренобль. Но при дворе есть благородный господин, которому я в свое время оказал услугу. Он хлопочет за меня, и я жду результатов его усилий.
— Уверен, король поступит с вами по справедливости, — живо произнес Эктор.
— Если бы речь шла только обо мне, я тотчас бы отправился в Версаль, бросился к ногам государя и поставил на карту мою жизнь и свободу. Но у меня есть дочь. То, что она может остаться одна на свете, заставляет меня действовать благоразумно.
Кристина схватила руку отца и молча её поцеловала.
Эктор почувствовал волнение в груди.
— В любое время моя жизнь в вашем распоряжении, — сказал он.
— Я этого не забуду, — серьезно ответил старый дворянин.
Говоря это, он взял руки молодых людей в свои. Их пальцы встретились и несколько минут оставались соединенными. Оба они почувствовали необъяснимое волнение в груди. Молодым людям с этого момента уже казалось, что их связывают новые узы.
Блетарен и Эктор сердечно попрощались при расставании. Эктор попросил разрешения бывать у них в доме почаще.
— Дом отца — дом сына, — ответил Блетарен, крепко обнимая его.
Когда Эктор вышел на улицу, светало, и крыши домов розовели от солнца. Подходя к гостинице, он столкнулся лицом к лицу с мужчиной в испанском плаще, шедшим туда же.
Мужчина отступил на шаг и громко расхохотался.
— Ей-Богу, — сказал он, открывая лицо, — не стоит остерегаться соучастника.
Узнав Фуркево, Эктор слегка покраснел.
— Ну, как поживают лошади вашего благородия? — со смехом произнес Фуркево, — довольно ли у них корма? Вы настоящий воин и знаете, что никогда не следует пренебрегать заботой о лошадях.
— Мне кажется, лошади поживают так же хорошо, как и ваши родственники. Вы всем успели написать письма?
— Вы же знаете, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Только я сел было за стол, как пришел паж и разрушил их одним движением пальцев.
— Вчерашний паж?
— Он самый. Но, похоже, возвратились времена Овидия. Паж преобразился в женщину.
— Вы, конечно, последовали за ней.
— Мое имя слишком языческое, чтобы устоять против подобных искушений. И вообще я не привык сопротивляться искушениям.
— Понимаю.
— Ваш братец Рипарфон не сказал бы лучше. Но к несчастью, он спит. Зато вы не спите. Нет ли какого-либо пажа в вашем приключении?
— Нет. Есть лишь господин де Блетарен, дворянин, о котором я вам говорил. — Хоть половина истины в этих словах Эктора была наверняка.
Тут их разговор был прерван ворчанием Кок-Эрона, выходившего из харчевни:
— А, вот и вы, маркиз. Прилично ли возвращаться домой в такой час? Рановато, чтобы вставать, и поздновато ложиться.
— Ты прав, друг мой. Теперь я буду ложиться в семь, как монахиня, и вставать в полдень, как епископ.
— Кто же вас заставляет? Шатайтесь по городу хоть всю ночь, но предупреждайте.
Пришлось Эктору бросить ему плащ, чтобы заставить замолчать. Оба искателя приключений поднялись наверх.
Выспавшись, Эктор, Поль и Ги покинули гостиницу и отправились к герцогу Орлеанскому, ещё не вполне оправившемуся от ран.
Тут с де Фуркево снова случилось приключение. Он увидел маленькую девочку, очень хорошенькую, и привлеченный ею, поднялся на балкон одной из галерей. Затем повернул было назад, как вдруг заметил в коридоре, шедшем вдоль комнат принца, закутанную в черный атласный плащ женскую фигуру. Та быстро удалялась, приподнимая нескромные складки своей широкой юбки. При этом показалась маленькая ножка и розовый чулок в черной туфельке. Все это сверкнуло подобно молнии, исчезнувшей в глубине коридора.
— Тьфу ты, пропасть, — прошептал Фуркево.
И поспешил присоединиться к друзьям, уже вошедшим к принцу.
Герцог Орлеанский сидел за столом с бумагами, держа в одной руке перо, в другой письмо, которое, казалось, читал с большим вниманием.
»— Да, — подумал Поль, — можно было бы поверить, если бы не видел я шелкового розового чулочка».
— А, вот и вы, господа, — произнес принц, поднимаясь с кресла, — добро пожаловать!
Более занятого делами человека, казалось, нельзя было отыскать во всем мире. Поль вздохнул, сожалея, что не обладает искусством притворства. Он скользнул взглядом по уголкам комнаты, но никаких следов ножки в розовом не обнаружил. Пришлось поднять глаза на принца и низко поклониться, как это делает ученик перед своим учителем. Его взгляд при этом, казалось, говорил: «— Вы человек искусный и умеете вести дела. На вашем месте мне не удалось бы так чисто все припрятать…»
Герцог понял взгляд Поля. Беглый осмотр собственной комнаты — и на его лице появилось довольство человека, прекрасно сделавшего свое дело. Затем оно сменилось живостью и веселостью. Он стал похож на принца из волшебной сказки, только что повидавшего свою любимую.
— Ваше расположение духа способно привести в зависть любого искателя приключений, — заметил Рипарфон. — Не прибыл ли из Марли посланный с хорошими известиями?
— Нет. Послания Шамийяра направлены Лафейяду, за что я ему очень благодарен. По-моему, вполне достаточно подвигов зятя, чтобы быть избавленным от депеш тестя.
— Тогда, может быть, вам как-нибудь дали знать, что вы скоро будете свободны от этого гения войны?
— Тоже нет. Я узнал, что Лафейяд послал просьбу об отставке, что он сначала думал застрелиться, потом решил пойти в монахи и, наконец, провозгласил себя самым скверным воителем в мире. Министру, однако, не захотелось, чтобы его зять пронзил себя шпагой. Он разорвал просьбу об отставке, успокоил его совесть и написал ему такие поздравления, что тот согласился навечно посвятить свою жизнь служению королю.
— Хм, что бы это значило? — спросил между тем Рипарфон, взяв с соседней тумбочки маленький флакончик.
