– Зачем они это делали?
Фредриксон пожал плечами:
– Думаю, хотели после воскресения быть целыми.
Шарпу вдруг привиделись, как в день Страшного суда разверзаются братские могилы в Талавере и Саламанке, и мертвые солдаты возвращаются к жизни: пустые гниющие глазницы, как у Фредриксона, земля осыпается с лохмотьев мундиров. Господи!
Под пушкой обнаружилось ведро грязной воды и тряпка – хоть сейчас смывай копоть после выстрела.
– Так... здесь нужно оставить шестерых. Без моей команды из пушки не стрелять.
– Так точно, сэр, – Фредриксон, воспользовавшись найденной тряпкой, уже чистил саблю.
Шарп пошел обратно по коридору, стараясь не терять из виду широкую спину Харпера. Он вспомнил, как шел осенью по полю боя под Саламанкой – это было еще до отступления в Португалию. Там лежало столько мертвых, что некоторых просто не было возможности похоронить. Ему даже вдруг почудился странный звук, как будто покатился пустой глиняный горшок: это копыта коня на скаку пнули череп, покатившийся, словно мяч в извращенной разновидности футбола. Это было в ноябре, с момента битвы не прошло и четырех месяцев, но кости убитых врагов уже побелели.
Он вышел в клуатр, заполненный живыми, хотя и понурыми пленниками, окруженными стеной штыков. Где-то ребенок звал маму, один стрелок держал на руках младенца, брошенного родителями. При виде Шарпа часть женщин завопила: они хотели уйти, ведь они не были солдатами, – но Шарп крикнул, чтобы они замолчали. Он глянул на Фредриксона:
– Как ваш испанский?
– Неплох.
– Найдите всех захваченных женщин. Разместите их в приличных комнатах.
– Так точно, сэр.
– Заложницы могут остаться там, где их держали – там вполне уютно. Но убедитесь, что их охраняет не меньше полудюжины надежных людей.
– Будет выполнено, сэр, – они пересекли двор, иногда спотыкаясь о края разрушенных каналов. – Что делать с этими отбросами, сэр? – Фредриксон указал на захваченных дезертиров: десятка три мрачных, перепуганных людей. Хэйксвилла среди них не было.
Шарп оглядел их: два трети в британских мундирах. Он повысил голос, чтобы услышали все стрелки во дворе и на верхней галерее:
– Эти ублюдки опозорили мундир. Разденьте их! Всех!
Сержант-стрелок ухмыльнулся:
– Догола, сэр?
– Догола, – Шарп обернулся и сложил руки рупором: – Капитан Кросс! Капитан Кросс! – Кросс должен был захватить внешний клуатр, часовню и склад.
– Уже идет, сэр! – донесся крик.
– Сэр? – Кросс перегнулся через балюстраду.
– Раненые, убитые?
– Ни одного, сэр!
– Дайте сигнал лейтенанту Прайсу, чтобы подходил! И предупредите часовых!
– Так точно, сэр, – условленным сигналом была трель свистка Кросса.
– И мне нужны люди на крыше! Двухчасовые смены!
– Будет выполнено, сэр.
– Это все. Спасибо, капитан!
Кросс, услышав неожиданную благодарность, широко улыбнулся:
– Вам спасибо, сэр.
Шарп повернулся к Фредриксону:
– Ваши люди мне тоже нужны наверху. Скажем, двадцать?
Фредриксон кивнул: в стене монастыря не было окон, поэтому оборону придется держать через парапеты крыши.
– Как насчет бойниц в стене, сэр?
– Чертовски толстые. Впрочем, попытайтесь, если хотите.
Подбежавший ухмыляющийся лейтенант передал Фредриксону клочок бумаги. Стрелок поднес его к огню, потом взглянул на лейтенанта.
– Плохи?
– Совсем нет, сэр. Выживут.
– Где они? – из-за отсутствующих зубов Фредриксон слегка присвистывал при разговоре.
– В складе наверху, сэр.
– Убедитесь, что они согреты, – Фредриксон улыбнулся Шарпу. – Список мясника[78], сэр. Чертов свет. Трое ранены, убитых нет, – улыбка стала шире. – Отлично проделано, сэр. Богом клянусь, я не думал, что нам это удастся.
– Вы тоже молодец. А я всегда знал, что получится, – Шарп расхохотался, произнеся эту ложь, потом задал вопрос, который вертелся у него на языке с того момента, как Фредриксон вошел в монастырь. – Где ваша повязка?
– Здесь, – Фредриксон открыл кожаный подсумок и достал вставные зубы, завернутые в повязку. Он вставил их на место и став, наконец, похожим на человека, усмехнулся, глядя на Шарпа. – Я всегда снимаю их перед боем, сэр. Пугает противника до помутнения сознания, сэр. Ребята говорят, моя физиономия стоит дюжины стрелков.
– Милашка Вильям идет на войну, а?
Фредриксон расхохотался, услышав свое прозвище:
– Уж стараемся как можем, сэр.
– А можете чертовски хорошо, – комплимент прозвучал вымученно, но Фредриксон просиял: похоже, ему хотел услышать одобрение со стороны Шарпа, и Шарп был рад, что сказал это. Он отвернулся к пленным, которых как раз начали насильно раздевать. Некоторые уже были раздеты. В такую ночь трудно будет сбежать без одежды. – Найдите для них помещение, капитан.
– Будет сделано, сэр. А что с этими? – Фредриксон кивнул в сторону женщин.
– Разместите их в часовне, – Шарп ухмыльнулся: шлюхи и солдаты – слишком взрывоопасная смесь. – Желающие могут занять склад: будет парням награда.
– Да, сэр, – уж Фредриксон проследит, чтобы желающие среди женщин нашлись. – Это все, сэр?
Боже, конечно, нет! Как он мог забыть о такой важной вещи!
– Четверо ваших лучших людей, капитан, должны найти, где хранится спиртное. Каждый, кто напьется, с утра будет иметь дело со мной!
– Так точно, сэр.
Фредриксон ушел, а Шарп встал поближе к огню, наслаждаясь его теплом и вспоминая, о чем еще следует позаботиться: защита монастыря с крыши, надежная охрана входа, охрана пленных – все? С десяток дезертиров ранены, трое очень плохи – надо найти для них место. Женщины разместились, дети тоже – конечно, верхний клуатр на всю ночь станет борделем, но и ладно: по отношению к парням это будет только честно. Рождественский подарочек от майора Шарпа! Спиртное сейчас запрут, а вот еду придется поискать.
Заложницы. Нужно удостовериться, что у них все в порядке, что их все устраивает. Он взглянул на галерею и громко расхохотался. Жозефина! Боже всемилостивый! Леди Фартингдейл!
Когда он в последний раз видел Жозефину, она жила в Лиссабоне, в окруженном апельсиновыми деревьями уютном домике над Тежу[79], купающимся в отраженном от реки солнечном свете. Жозефина Лакоста! Она бросила Шарпа после Талаверы и уехала с капитаном-кавалеристом, Харди, но тот погиб. На самом деле, Жозефина сбежала от бедности Шарпа к деньгам Харди – она всегда хотела быть богатой. И ей это удалось, о чем говорил собственный дом с террасой и апельсиновыми деревьями в роскошном пригороде Лиссабона – Буэнос-Айресе. Он покачал головой, вспоминая, как две зимы назад в этом доме собирались офицеры побогаче, и самые богатые соперничали из-за Жозефины. Он видел один из таких приемов: музыканты маленького оркестрика старательно пиликают на скрипках в углу, а сама Жозефина грациозно плывет, как королева, среди блестящих мундиров, которые склоняются перед ней, желают ее – и готовы заплатить самую высокую цену за ночь с La Lacosta.
