Не теряя ни секунды, Вильям Эмери прекратил работу и позвал своих людей, чтобы укрыться в повозке, представлявшей собою менее опасное убежище, чем одинокое дерево во время грозы. Но едва он покинул вершину пригорка, как в воздухе вспыхнула ослепительная молния и тут же раздался удар грома.
Вильям Эмери упал навзничь. Два матроса, ослепленные на мгновенье, бросились к нему. К счастью, молния пощадила астронома. По причине одного из тех почти не объяснимых эффектов, случающихся иногда при ударе молнии, разряд, что называется, обогнул астронома, окружив его электрической дугой, возможно образовавшейся в результате контакта разряда с железными наконечниками треноги компаса, которую ученый держал в руке.
Поднятый матросами, молодой ученый быстро пришел в себя. Но он оказался не единственной жертвой этого удара. Возле установленного на пригорке столба без всяких признаков жизни лежали в двадцати шагах один от другого два туземца. Тело первого под совсем не тронутыми одеждами оказалось черным, как уголь. Второй, которому этот атмосферный метеор [199] попал в голову, был убит наповал. Таким образом, сразу три человека — два туземца и Вильям Эмери — одновременно пострадали от одной молнии с тройным жалом. Это был редко наблюдаемый феномен растроившейся молнии, причем угол отклонения между ее ответвлениями часто бывает значительным.
Бушмены, поначалу ошеломленные смертью своих товарищей, едва придя в себя, пустились в бегство, несмотря на окрики матросов и на риск быть настигнутыми молнией, которая могла ударить в разреженную струю воздуха, возникавшую от их быстрого бега. Но они ничего не желали слышать и во весь опор мчались в лагерь. Матросы, перенеся Вильяма Эмери в повозку, поместили туда тела двух туземцев и укрылись там, наконец, сами, довольно сильно пострадав от градин, сыпавшихся с неба, словно каменный дождь. Примерно еще три четверти часа со страшной силой бушевала гроза. Потом она начала понемногу затихать. Град кончился, и матросы с повозкой отправились в лагерь.
Весть о смерти двух туземцев опередила их. Она произвела нежелательное воздействие на умы бушменов, которые и так не без страха смотрели на занятия европейцев. Они собрались на тайное совещание, и некоторые из них заявили, что вперед больше не пойдут. Это было похоже на начало бунта. Понадобилось употребить все влияние, которым пользовался у бушменов охотник Мокум, чтобы прекратить мятеж. Пришлось вмешаться полковнику Эвересту и пообещать этим бедным людям прибавку к жалованью, чтобы удержать их в услужении. Не без труда, но все же соглашение было достигнуто.
Не случись этого, что стало бы с членами комиссии посреди пустыни, вдалеке от всякого селения, без сопровождения, обеспечивавшего защиту, без возниц, управлявших повозками? Но вот, похоронив сраженных молнией туземцев, экспедиция снялась с места. Маленький отряд направился к пригорку, на котором двое из каравана нашли свою смерть.
Несколько дней Вильям Эмери все еще ощущал последствия молниевого удара, левая рука его — на пригорке он держал в ней компас — оставалась еще некоторое время парализованной; но, к счастью, этот недуг прошел, и молодой астроном смог возобновить работу.
В продолжение следующих восемнадцати дней, то есть до двадцатого декабря, караван двигался дальше без приключений. Макололы не появлялись, и Мокум, хотя и был настороже, начинал понемногу успокаиваться. Экспедиция уже находилась не более чем в пятидесяти милях от знойной пустыни, а «карру» оставалась все такой же — пышным краем, растительность которого, поддерживаемая струящимися потоками воды, не имела себе равных ни в одной точке земного шара. Так что можно было рассчитывать, что вплоть до самой пустыни ни люди, путешествующие по богатой дичью области, ни вьючные животные, которым трава на сочных пастбищах доставала до груди, не будут испытывать недостатка в пище.
Вечером двадцатого декабря, примерно за час до захода солнца, путешественники остановились на отдых. Трое англичан и бушмен, снимая с себя дневную усталость, беседовали под деревом о ближайших планах. Северный ветерок, который слегка усиливался, немного освежал атмосферу.
Астрономы намеревались ночью измерить высоту звезд, с тем чтобы точно вычислить широту местности. На небе не виднелось ни облачка, луна еще только зарождалась, созвездия обещали быть яркими и, следовательно, сложные зенитные наблюдения будут проводиться в самых благоприятных условиях. А потому полковник Эверест и сэр Джон Муррэй были немало озадачены, когда около восьми часов вечера Вильям Эмери, поднявшись и показав на север, сказал:
— Горизонт заволакивается, и я боюсь, что ночь будет для нас не столь удачна, как мы надеялись.
— Действительно, — ответил сэр Джон, — эта туча явно растет и благодаря ветру, который крепчает, она скоро закроет весь небосвод.
— Значит, опять собирается гроза? — спросил полковник.
— Мы находимся в межтропическом районе, — ответил Вильям Эмери, — здесь никогда нельзя оставаться спокойным за погоду. Думаю, что наши наблюдения сегодня ночью могут и не состояться.
— Что вы на это скажете, Мокум? — спросил полковник Эверест у бушмена.
Бушмен внимательно окинул взглядом горизонт.
Края тучи были очерчены выпуклой кривой — такой четкой, словно ее провели с помощью лекала [200]. Сектор, занимаемый ею, был протяженностью в три-четыре мили. Черноватая, словно дым, туча имела странный вид, поразивший бушмена. Иногда заходящее солнце освещало ее своими красными отблесками, и тогда она отражала их так, словно была какой-то плотной массой, а не скоплением пара.
— Странная туча! — сказал Мокум, воздерживаясь, однако, от объяснений.
Несколько мгновений спустя один из бушменов явился предупредить охотника, что животные — лошади, волы и все остальные — проявляют беспокойство. Они бегают по пастбищу и ни в какую не хотят возвращаться внутрь лагеря.
— Что ж, оставьте их на ночь снаружи! — ответил Мокум.
— А хищные звери?
— Ну! Хищные звери скоро будут слишком заняты другим, чтобы обращать на них внимание.
Туземец ушел. Полковник Эверест собирался попросить бушмена объясниться насчет его странного ответа. Но Мокум, отойдя на несколько шагов, казалось, был полностью поглощен созерцанием явления, природу которого он уже, очевидно, угадал.
Туча быстро приближалась. Она шла очень низко, и ее высота над землей явно не превышала нескольких сот футов. К свисту все усиливавшегося ветра примешивался какой-то громкий шорох, если только эти два слова могут употребляться вместе, и шорох этот, казалось, исходил от самой тучи.
Вдруг над тучей появился целый сонм черных точек, хорошо видных на бледном фоне неба. Они прыгали снизу вверх, то погружаясь в темную массу, то выскакивая из нее. Их насчитывались, наверно, тысячи.
— Ой, что это за черные точки? — спросил сэр Джон Муррэй.
— Это птицы, — ответил бушмен. — Ястребы, орлы, соколы, коршуны. Они летят издалека, сопровождая эту тучу, и покинут ее, лишь когда она будет уничтожена или рассеяна.
— Туча?
— Это вовсе не туча, — ответил Мокум, протянув руку к черной массе, закрывшей уже четверть неба, — это живая масса, это полчище саранчи!
Охотник не ошибся. Европейцам предстояло лицезреть одно из тех ужасных нашествий этой разновидности кузнечика (к несчастью, слишком частых), которые за ночь превращают цветущий край в бесплодную, мертвую пустыню. Саранча, представшая взорам астрономов, принадлежала к виду сверчков — «grylli devastatorii», как их называют натуралисты, их скопления насчитывают миллиарды особей. Разве путешественникам никогда не приходилось видеть пляж миль в пятьдесят, покрытый четырехфутовым слоем саранчи?
— Да, — снова заговорил бушмен, — эти живые тучи — страшный бич для наших угодий, и пусть небу будет угодно, чтобы эта не причинила нам слишком много зла!
— Но у нас здесь нет, — сказал полковник Эверест, — ни засеянных полей, ни пастбищ, которые бы нам принадлежали! Почему мы должны бояться этих насекомых?
