— Семь.
— Так у нас еще есть полчаса, пока вас сменят. Постараемся воспользоваться этим временем. Не всегда ведь чувствуешь себя расположенным к откровенности, а между тем иногда это очень хорошо. Да, Вильдер, я люблю все неизвестное, потому что это самое верное средство для того, чтобы не дать заснуть человеческим способностям. Я предпочитаю жизненные бури всякому затишью.
— Но… шш… вы ничего не слышали?
Морской Разбойник с минуту прислушивался не шевелясь, потом улыбка скользнула по его лицу.
— Это мой шпион, — прошептал он.
— Ваш шпион?
— Тише, вы сейчас увидите…
Темная фигура поднялась в эту минуту на борт над рейлингом, и точно перед ними вырос бородатый матрос.
— Это ты, Давид? — шепотом встретил его капитан. — Надеюсь, никто тебя не видел и не знает, что ты здесь?
— Будьте спокойны, ваша милость, я прошел через окно в каюте, и вся команда спит, как повешенная.
— Прекрасно. Что нового? Как ведут себя люди?
— Вы можете, капитан, смело приказать им идти в церковь, и самый отчаянный из них не посмеет сказать, что забыл дома свой молитвенник.
— Так ты думаешь, что они все настроены вполне так, как следует?
— Не то, что думаю, а наверное знаю, ваша милость! Да ведь и то сказать, никто из них и не питал дурных мыслей против вас самих!
— Ну а как подействовала моя снисходительность? Не ошибся ли я, и не придется ли завтра проявить большую строгость?
— Нет, ваша милость. Все поняли это как следует; только боцман еще немного злится на то, что черный сыграл с ним шутку.
— Да, беспокойная голова! Я определю его к шлюпке.
— Прочие будут чувствовать себя от этого только лучше, ваша милость.
— Еще одно… Во время свалки я заметил тебя тоже впереди больше, чем следовало.
— Правда, виноват, я потрепал-таки пару солдат, — тоном раскаяния проговорил матрос.
— Да, и ты, кажется, не успокоился, когда в дело вмешался офицер… На этот раз я тебя прощаю, но смотри, впредь будь осторожнее.
Он опустил матросу в руку несколько мелких золотых монет, и последний исчез тем же путем, каким явился.
Красный Разбойник и Вильдер опять некоторое время ходили молча по палубе.
— На борту такого корабля, как мой, нельзя быть очень разборчивым в средствах, — сказал наконец пират. — Приходится иногда заменять свои уши чужими, и в некоторых случаях это даже важнее, чем сама неустрашимость. Но негодяи, которые находятся в передней части судна, не должны догадываться об этих средствах. Нам надо все предусмотреть, если хотим быть спокойны за нашу жизнь, находясь в собственных каютах.
Вильдер ничего не мог возразить.
— Мне кажется, я угадываю, о чем вы теперь думаете, — сказал Морской Разбойник после некоторой паузы. — Вам бы хотелось никогда не ступать ногой на эту палубу… Не правда ли? Но, Вильдер, вы находитесь пока в самом начале этого пути, вы не сделали еще ничего такого, за что бы вам надо было ссориться с законом. Быть может, с моей стороны было слишком эгоистичным привлечь вас на свою сторону, но не думайте, что я чрезмерно себялюбив. Вам стоит сказать одно слово, и вы можете располагать собой, как хотите.
— Но разве ваше сердце не жаждет также перемены и не стремится к другой свободе, капитан? — спросил горячо
Вильдер. — Да, я должен сознаться, что эта жизнь не по мне и я недолго смогу мириться с таким положением. Но вы сами? Ваш характер, ваша натура тоже совсем не таковы… Вам, конечно, не раз должны были приходить в голову такие мысли. Позволите ли вы мне сказать откровенно все, что я думаю?
— Говорите, — тихо сказал пират, — вы говорите с другом.
— Если вы в самом деле питаете ко мне хоть сколько-нибудь дружеское расположение, — с увлечением продолжал Вильдер, — то помогите мне завладеть всем вашим сердцем! Дайте мне разбудить все лучшее, что в вас есть, послушайтесь меня, оставьте вместе со мною этот корабль и это ужасное ремесло, совершенно не свойственное вашей натуре.
Морской Разбойник слушал его не прерывая, и прошло много времени, прежде чем он решился ответить.
— Но куда бы я пошел? Где бы стал жить, по вашему мнению? — спросил он, и голос его звучал как-то странно.
— В Америке есть тысячи уголков, где бы вы нашли спокойствие и безопасность.
— Другими словами, умереть, как нищему, где-нибудь в стороне, после того как я был королем среди моих людей.
— Да, лучше жить нищим, чем быть королем-преступником, — продолжал настаивать Вильдер с тою же горячностью. — Кто может помешать вам воспользоваться первым случаем высадиться на берег, с тем чтобы сюда более не возвращаться?
Пират вдруг остановился и, повернувшись к собеседнику, сказал:
— Но, Вильдер, вы забываете, что эти люди здесь полагаются на мою верность точно так же, как я этого требую от них. Если бы я послушал вас, это значило бы изменить им, нарушить данное слово. Нет, Вильдер, я не могу сделать того, что вы предлагаете! Пусть в глазах света я заслуживаю наказание, как преступник, но я никогда не был вероломным и не соглашусь нарушить договор, добровольно заключенный мною с другими.
— Но ведь эти люди так ничтожны, и если вы при этом теряете в их глазах, то можете приобрести в то же время уважение людей, равных вам по духу и характеру.
— А вы твердо убеждены, Вильдер, что такая замена мне очень по душе? — спросил пират, иронически улыбаясь. — Может быть, было время, — продолжал он, — когда я так думал, но теперь… Впрочем, жизнь в этих порабощенных колониях меня вообще мало привлекает.
— Но ведь никто вас не заставляет оставаться здесь. Мир велик, и у вас есть выбор. Если вы англичанин по рождению…
— Нет, Вильдер, — перебил его пират. — Я не более как скромный американец, сын народа, пляшущего под бичом могущественной Англии.
Произнося это, он невольно возвысил голос и говорил с каким-то не свойственным ему теплым чувством.
— Вы видели мои флаги, мистер Вильдер, но среди них отсутствовал один, который я готов был защищать всеми силами, всей моей кровью… В нем заключались бы моя гордость и слава!.. Это флаг свободной Америки.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы спрашиваете? Вы хотите знать смысл моих слов? Но скажите, какое право имеет хвастливая Британия захватывать в свою корыстную власть страну, которую сама природа отделила от нее океаном? Какое право имеет она подчинять себе людей, родившихся не на ее земле? Почему мы не должны оставаться свободными там, где мы увидели свет солнца, где мы родились?
О, если бы все думали, как я, американский флаг давно развевался бы во всех широтах, и ни один наемник чужого короля не вступил бы на этот берег.
