— Что ты хочешь этим сказать? — не выдержал я. — Что я это все выдумал?
— Нет, мой господин, — соврала Ванда. — Я ни в коем случае не хотела тебя оскорбить или обидеть. Прошу, прости меня!
— Хорошо… Но запомни: я прощаю тебя в последний раз. Ты слишком часто испытываешь мое великодушие! Только попробуй вновь позволить себе подобную наглость! Я велю выпороть тебя и тут же продам.
На мои угрозы Ванда ответила молчанием. Скорее всего, в тот момент она улыбалась. Как мог разумный человек продавать рабыню, которую он же совсем недавно велел выпороть? Тут я понял, что Базилус тоже не спит. Он тихо смеялся, услышав наш разговор. Даже умирая от усталости или страдая от боли, он никогда не сомкнул бы глаз, пока кто-нибудь хоть что-то рассказывает. Или пока находящиеся рядом с ним люди просто разговаривают. Мой друг детства не представлял свою жизнь без историй, которые он впоследствии мог бы пересказать кому-нибудь, несколько приукрасив. Впрочем, такая черта характера была присуща и мне.
Утром мы завтракали в доме Дивикона лепешками и свежим козьим молоком. Если кельты хотят показать своему гостю, как высоко они его ценят, они стараются на прощание сделать для него что-нибудь приятное. Именно так решил поступить в то утро князь тигуринов.
— Корисиос, ты должен подарить своей рабыне Ванде свободу. Ей следует одеваться и выглядеть подобно женщине знатного происхождения, а не рабыне, — сказал Дивикон, а его дочери и внучки заулыбались, поглядывая на меня. Хотя подобная ложь не считается среди кельтов чем-то постыдным, мне было очень неприятно. Так уж у нас принято шутить. Таково своеобразное проявление кельтского чувства юмора. Непосвященным, родившимся в других племенах — из всех присутствующих это можно было сказать только о Ванде, — понять подобные шутки довольно трудно.
— Мне кажется, — начал я нерешительно, даже не представляя в то мгновение, что именно я буду говорить, — я принял решение назвать Ванду своей женой, поскольку, узнав, что она моя рабыня, все тут же попытались бы купить ее у меня.
Услышав такое объяснение, все члены семьи князя тигуринов рассмеялись. Похоже, только Базилус был обеспокоен таким поворотом событий. У него тоже была дурная привычка видеть сложившуюся ситуацию в самом мрачном свете. Если бы он не любил так сильно сражения, то наверняка мог бы стать неплохим бардом.
Дивикон, хитро улыбаясь, ответил:
— Довольно умно с твоей стороны, Корисиос. Я наверняка был бы первым, кто сделал бы тебе щедрое предложение. Сейчас, зная, что Ванда твоя рабыня, я хочу предложить тебе сделку.
Он указал правой рукой на римского раба, который вчера наливал нам вино.
— Это Северус. Пятьдесят лет назад я прогнал его отца под ярмом после моей славной победы над римлянами у Гарумны. Ему уже тридцать, но Северус все еще силен, вынослив, здоров и полон сил. К тому же, несмотря на то что он римлянин, этот раб совсем не глуп.
Все собравшиеся вновь рассмеялись. Базилус же, наоборот, стал еще мрачнее. Вдруг я почувствовал необъяснимую слабость и небольшое головокружение. Наш разговор уже не доставлял мне никакого удовольствия. Хотя Дивикон, похоже, вовсе не собирался упрекать меня за вчерашнюю ложь, сейчас он имел полное право довести нашу беседу до конца и вынудить меня сделать то, чего я делать не хотел. Это был своеобразный ритуал. Раз уж Дивикон начал его, то я был обязан принимать в нем участие, стараясь при этом не опорочить свою честь и не обидеть хозяина дома. Ванда поняла, что наш вымышленный брак продлился всего лишь несколько часов и только что распался. Как того требовали правила приличия, я поблагодарил Дивикона за предложение:
— Ты не только храбр, но и невероятно щедр, о великий князь тигуринов. Лишь вождь, одержавший славную победу над римлянами у Гарумны, может владеть римским рабом, который без сомнения послужил бы настоящим украшением в доме любого хозяина. Я считаю себя недостойным обладать таким рабом. Так же как не пристало мне иметь в своем доме отличительные знаки римского легиона, захваченные тобой после победы.
Я указал рукой на штандарт с изображением орла. Это был главный символ любого легиона. Дивикон повернулся и с гордостью взглянул на добытое в бою знамя. Через мгновение он вновь посмотрел на меня. Лицо князя тигуринов стало очень серьезным. Одни члены его семьи тихо смеялись, другие сдержанно усмехались. На лице Базилуса наконец-то появилась улыбка.
— Ты прав, — подавленно ответил Дивикон. — Иметь в своем доме римского раба достоин только вождь, которому удалось победить целый легион и продать римских солдат в рабство. Именно поэтому я разрешаю тебе самому выбрать то, на что ты согласен обменять свою рабыню.
Конечно же, своей последней фразой князь тигуринов вновь застал меня врасплох. Ведь я ни в коем случае не мог утверждать, что в доме Дивикона не было ни одного предмета, ценность которого соответствовала бы стоимости германской рабыни. Сейчас я имел полное право потребовать за Ванду золото или великолепных лошадей. Или, возможно, даже право жениться на девушке знатного происхождения. Какое решение мне следовало принять? По лицу Дивикона я видел, что он лишь с трудом сдерживает смех. На его губах играла улыбка, он был явно доволен своей находчивостью. Все присутствующие устремили свои взгляды на меня. Ванда словно окаменела, от напряжения она не могла пошевелиться. Базилус сидел на своем месте, плотно сжав губы, и беспокойно качал правой ногой, которую он закинул на левую. Думаю, что Ванда ему тоже немного нравилась. Но мой друг детства наверняка гораздо больше беспокоился не о ней, а обо мне. Ведь я мог лишиться своей левой ноги!
— Благодарю тебя, о великий Дивикон! — ответил я. — Должен признаться, что у меня разбегаются глаза и сделать выбор будет нелегко. Ведь все, чем владеет прославленный князь тигуринов, вполне можно обменять на германскую рабыню. — Дивикон был явно польщен услышанным, он с нетерпением смотрел на Ванду. Она же была вне себя от злости. Однако я еще не закончил свою речь: — Дивикон, даже мех, на котором ты сейчас восседаешь, или шкура медведя, на которой ты спишь, имеют в моих глазах достаточную ценность — я с радостью обменял бы их на мою германскую рабыню. Все же мое восхищение твоими славными подвигами настолько велико, что боги никогда не простят мне, если из-за меня ты станешь хозяином рабыни, которая постоянно пребывает в дурном настроении, никогда не смеется, отвратительно готовит, а по ночам издает звуки, которые напоминают скрип двух ржавых железок, трущихся одна о другую. Поверь мне, если тебе придется изо дня в день лицезреть ее кислую мину, ты постоянно будешь в дурном настроении. Злость и недовольство начнут отравлять твою душу. Боги послали мне эту рабыню в наказание за мои проступки. Если я взвалю на тебя эту тяжкую ношу, то никогда не прощу себе этого.
