Ознакомительная версия.
— Налево, кругом, — скомандовал сержант, — и ждать!
Мы повернулись и подождали немного, потом начали кашлять (едкий дым от факелов попал в горло), вновь пошли вперед и как бы случайно наткнулись на наших спутников. Признаюсь, я не нашелся, что сказать, однако Квик благороднейшим образом выпутался из затруднительного положения.
— Рад вас видеть, капитан, — обратился он к Оливеру. — Сильно беспокоились за вас, сэр, пока я случайно не обнаружил спички в подкладке своего пиджака. Если бы профессор был с нами, у него нашлась бы целая куча спичек — это говорит в пользу непрестанного курения, даже в присутствии дам. О, неудивительно, что молодая госпожа лишилась чувств, ведь здесь так жарко! Вам не следует отпускать ее, сэр… Не могу предложить вам свои услуги, потому что поранил о зубы какого-то покойника ногу, к тому же руки у меня заняты факелами. Но, быть может, вы предпочтете доктора — что вы скажете на это?… Вы можете сами повести ее? Прекрасно. Нам нужно двигаться… Здесь такое эхо, что не разобрать ни слова. Идемте же, факелов хватит ненадолго, и вам, наверное, не хочется провести всю ночь с этой дамой, тем более что вспыльчивые абати могут обвинить вас в том, что вы подстроили это нарочно, не так ли? Возьмите даму под руку, доктор, и двинемся. Я пойду вперед с факелами.
На эту речь Оливер не ответил ни слова, а только подозрительно поглядел на нас. Македа, казалось, была без чувств, но, когда я предложил свои услуги в качестве врача, она пришла в себя и сказала, что в состоянии идти одна, — другими словами, опираясь на руку Орма.
В конце концов мы тронулись к выходу из пещеры. Факелы начали уже гаснуть, когда мы обогнули угол, добрались до узкого наклонного хода и наконец увидели лампу, поставленную в проходе в стене.
— Доктор, — спросил меня Оливер ночью, когда мы собирались лечь спать (должен сказать, что говорил он непривычно и неестественно развязным тоном), — доктор, вы сегодня обратили внимание на что-нибудь в гробнице царей?
— О да, — ответил я. — Правда, я не так увлекаюсь археологией, как бедняга Хиггс, но это зрелище представляется мне единственным в мире. Если бы я был склонен философствовать на тему о разительном контрасте между этими мертвыми правителями и их молодой и красивой наследницей, преисполненной жизни и любви, — (здесь он испытующе поглядел на меня), — любви к своему народу, которая…
— Довольно, Адамс! Я не нуждаюсь в философской проповеди с историческими параллелями. Заметили ли вы что-нибудь помимо костей и золота, когда этот невыносимый олух Квик так не вовремя зажег свет!
Я перестал уклоняться от прямого ответа.
— Если вы хотите знать правду, — сказал я, — то я видел не слишком много, потому что мое зрение стало довольно скверным. Но сержант, у которого превосходное зрение, полагает, что видел, как вы целовали Македу, и все ваше последующее поведение подтверждает это предположение. Поэтому-то он попросил меня повернуться к вам спиной. Но мы, разумеется, могли ошибиться. Правильно ли я вас понял — ведь вы говорите, что сержант ошибся?
Оливер немедленно проклял сержанта и его глаза, а потом выпалил:
— Вы не ошиблись, мы любим друг друга и поняли это внезапно, очутившись в темноте. По всей вероятности, необычная обстановка подействовала нам на нервы.
— С точки зрения морали я рад, что вы любите друг друга, — заметил я, — потому что поцелуи исключительно из-за нервности никак не могут быть рекомендованы. Но со всех остальных точек зрения создавшееся положение представляется мне ужасным, хотя Квик со свойственной ему осторожностью предостерегал меня от слишком поспешных выводов.
— Проклятый Квик! — повторил Оливер.
— Не проклинайте его, — возразил я, — а то ему придется перейти на службу к Барунгу, где он будет чрезвычайно опасен для нас. Послушайте, Оливер, это рискованная затея — то, что вы вздумали делать.
— Не понимаю, почему. В Европе я спокойно могу жениться на ней, — заявил он.
— В Европе, но не здесь. Послушайте, Оливер, я уже предупреждал вас, что единственная вещь, которую ни в коем случае нельзя допустить, — это влюбиться в Дочь Царей.
— В самом деле? Вы предупреждали меня? Я совсем забыл. Вы говорили мне столько различных вещей, доктор, — произнес он сравнительно спокойно, и только краска, которая залила его лицо, выдавала его.
В это мгновение Квик, вошедший незамеченным в комнату, сухо кашлянул и сказал:
— Неудивительно, доктор, что капитан не помнит этого. Ничто так не отшибает память, как сотрясение при взрыве. Бывает, что после взрыва гранаты солдаты даже забывают, что они обязаны стоять на месте, а не бежать, как кролики. Знаю по собственному опыту.
Я рассмеялся, а Оливер пробормотал что-то такое, чего я не расслышал, но Квик невозмутимо продолжал:
— Все это так, но если капитан позабыл, тем больше оснований напомнить ему ваши слова. В тот вечер в доме профессора вы предупреждали его, сэр, и он ответил, что вам ни к чему хлопотать из-за прелестей какой-то негритянки…
— Негритянки? — вспылил Орм. — Я не мог так говорить. Я даже не думал этого, и вы просто нахал, что приписываете мне подобные выражения. Негритянки! Да ведь это святотатство!
— Очень сожалею, капитан, теперь я думаю, что вы сказали «негритянки», несколько поторопившись. Но я не могу бранить вас за эту поспешность, потому что сам очутился по отношению к ней в том же положении, что и вы, хотя прекрасно понимаю разницу между вами и мной.
— Вы хотите сказать, что влюблены в Дочь Царей? — вытаращил Оливер глаза на сержанта.
— С вашего разрешения, капитан, именно это я и хотел сказать. Если кошка может смотреть на королеву, отчего же мне не любить ее? Тем более, что моя любовь вам не помеха? А Македа стоит вашей любви, потому что она самая лучшая, самая красивая и самая храбрая маленькая женщина на земле.
Оливер схватил руку Квика и крепко пожал ее. Смею думать, что эта характеристика дошла до ушей Македы, так как с этих пор она обращалась к старому служаке с неизменной любезностью и вниманием.
Так как я не был влюблен и никто не пожимал мне руку, я предоставил им обоим рассуждать о красоте и достоинствах Дочери Царей, а сам отправился в постель. Я бранил себя за то, что не заставил Хиггса взять с собой непременно женатого специалиста по взрывчатым веществам. Но эти мысли не могли ничему помочь, тем более что даже женатый специалист не был застрахован от подобных неприятностей.
Чем же все это кончится — вот что волновало меня. Рано или поздно тайна будет открыта, потому что абати, а особенно Джошуа, страшно ревновали Македу к чужестранцу, к которому она была так милостива, и неустанно следили за ними. Что будет тогда? По законам абати за такой проступок полагалась смерть — она грозила всякому, кто преступит дозволенную черту в отношениях с Дочерью Царей. И это неудивительно — Македа сидела на троне своих предков, будучи прямым потомком Соломона и Македы, Царицы Савской, а абати не могли потерпеть, чтобы чья-либо иная кровь смешалась с кровью древнего рода.
Ознакомительная версия.
