Ознакомительная версия.
— Умоляю вас, мадам, — прервал ее сэр Перси почти столь же дрожащим голосом. — Чем я могу вам помочь?
— Перси, Арману грозит страшная опасность! Его письмо, пылкое и неосторожное, как и все, что он делает, адресованное сэру Эндрю Ффаулксу, попало в руки фанатика. Арман безнадежно скомпрометирован; возможно, завтра его арестуют и отправят на гильотину, если только не… О, это ужасно! — простонала Маргерит, вспоминая события прошедшей ночи. — Вы не понимаете… не можете понять… а мне не к кому обратиться за помощью и даже за сочувствием…
Теперь Маргерит уже не могла сдержать слезы. Тяжелая внутренняя борьба, страшная тревога за судьбу Армана дали себя знать. Пошатнувшись, она склонилась на балюстраду и горько зарыдала, закрыв лицо руками.
При упоминании имени Армана Сен-Жюста и грозящей ему опасности, лицо сэра Перси побледнело, а взгляд обрел твердую решительность. Молча он наблюдал за хрупкой фигуркой жены, сотрясавшейся от рыданий, пока его лицо не смягчилось, а в глазах не блеснуло нечто, похожее на слезы.
— Итак, — промолвил он с горькой иронией, — кровожадный пес революции начал кусать руки, вскормившие его… Осушите ваши слезы, мадам! Я никогда не мог вынести зрелище плачущей хорошенькой женщины, и…
При виде ее горя и беспомощности сэр Перси инстинктивно протянул к жене руки и в следующий момент уже держал бы ее в объятиях, готовый защищать ценой последней капли крови! Но гордость вновь одержала верх — могучим усилием воли он подавил свои желания и заговорил спокойно и мягко.
— Может быть, вы повернетесь ко мне, мадам, и сообщите, каким образом я могу удостоиться чести, оказав вам услугу?
Маргерит, сдержав рыдания, повернула к нему заплаканное лицо и снова протянула руку, которую сэр Перси поцеловал с прежней галантностью. Но теперь ее пальчики задержались на две секунды больше, чем этого требовала необходимость, в его заметно дрожащей горячей руке и под ледяными, как мрамор, губами.
— Можете ли вы помочь Арману? — просто спросила она. — Ведь у вас так много влияния и друзей при дворе…
— Не следовало бы вам, мадам, воспользоваться влиянием вашего французского друга, мсье Шовлена? Оно ведь распространяется, если я не ошибаюсь, даже на революционное правительство Франции.
— Я не могу просить его, Перси!.. О, как бы я хотела осмелиться сказать вам… Он запросил за голову моего брата цену, которая…
Маргерит обуревало желание рассказать мужу все, что она совершила прошлой ночью, как ее вынудили к этому, и как она страдала. Но она не посмела дать волю этому желанию в тот момент, когда к ней пришла уверенность, что он все еще любит ее, и надежда, что ей удастся его вернуть. Сэр Перси мог не понять ее признаний, не выразить сочувствия ее борьбе с искушением, и в итоге его дремлющая любовь заснула бы сном смерти.
Возможно, сэр Перси догадывался, что происходит в ее душе. Его поза свидетельствовала о напряженном ожидании доверия, сдерживаемого глупой гордостью жены. Но так как Маргерит молчала, он вздохнул и промолвил с подчеркнутой холодностью:
— Право, мадам, коль скоро все это так расстраивает вас, вряд ли стоит говорить об этом… Что касается Армана, умоляю вас не тревожиться. Даю слово, что с ним не произойдет ничего плохого. А теперь вы позволите мне удалиться? Мы и так задержались, и…
— По крайней мере, я могу выразить вам свою благодарность? — с неподдельной нежностью сказала Маргерит, приблизившись к мужу.
Ему страстно хотелось заключить жену в объятия и стереть слезы поцелуями, но он не мог забыть, как она уже однажды завлекла его в свои сети, а потом отбросила, словно не подошедшую по размеру перчатку. Сэр Перси полагал, что это всего лишь очередной каприз, и был слишком горд, чтобы тотчас поддаваться ему.
— Для благодарности еще не пришло время, мадам, — спокойно ответил он. — Я ведь пока что ничего не сделал. Уже утро, и вы, должно быть, устали. Ваши служанки заждались вас наверху.
Сэр Перси отошел в сторону, пропуская Маргерит. Она разочарованно вздохнула. Гордость и страсть боролись в нем, и гордость оказалась победительницей. Возможно, она вообще ошиблась, и в его глазах светилась не любовь, а ненависть. Несколько секунд Маргерит стояла, глядя на мужа, снова ставшего неподвижным и бесстрастным. Серый рассвет постепенно уступал место розовым краскам восходящего солнца. Птицы начинали щебетать. Природа пробуждалась, отзываясь счастливой улыбкой на тепло октябрьского утра. Но между двумя сердцами оставался непреодолимый барьер обоюдной гордости, который ни одна из сторон не желала нарушить первой.
Сэр Перси склонился в церемонном поклоне, когда Маргерит с еще одним горьким вздохом начала подниматься по ступенькам террасы.
Длинный шлейф ее шитого золотом платья с ритмичным шорохом смахивал со ступеней опавшие листья, когда она плавно скользила наверх, положив руку на балюстраду. Розовый свет зари окружал ее волосы золотистым ореолом, поблескивая в рубинах на голове и руках. Маргерит подошла к стеклянной двери, ведущей в дом. Перед тем, как войти, она снова бросила взгляд на мужа, все еще надеясь увидеть его протянутые к ней руки и услышать голос, просящий ее вернуться. Но он не шевелился; его массивная фигура казалась воплощением несгибаемой гордости или бешеного упрямства.
Слезы вновь обожгли глаза Маргерит. Не желая, чтобы муж увидел их, она быстро повернулась и побежала наверх, в свои апартаменты.
Если бы Маргерит еще раз бросила взгляд на залитый розовым светом сад, то ее страдания сразу бы уменьшились, ибо она увидела бы сильного человека, обуреваемого страстью и отчаянием. Гордость и упрямство, наконец, исчезли, уступая место слепой всепоглощающей любви. Как только шаги Маргерит замерли в доме, сэр Перси опустился на колени и стал, как безумный, целовать ступени террасы, к которым прикасалась ее маленькая ножка, и каменную балюстраду, где покоилась ее рука.
Глава семнадцатая
Прощание
Когда Маргерит вошла к себе в комнату, она застала там горничную, которая очень беспокоилась за нее.
— Ваша милость так устали, — промолвила бедная женщина, глаза которой слипались от сна. — Уже больше пяти утра.
— Конечно, устала, Луиза, — ласково ответила Маргерит. — Но ты устала не меньше, так что отправляйся спать. Я лягу сама.
— Но, миледи…
— Не спорь, Луиза. Дай мне халат и оставь меня одну.
Луиза с радостью повиновалась. Забрав нарядное бальное платье хозяйки, она облачила ее в мягкий халат.
— Ваша милость желает что-нибудь еще? — спросила Луиза.
— Нет, ничего. Погаси свет, когда будешь уходить.
Ознакомительная версия.
