работать будет… ох, господи, во что я ввязалась, дура?! Это ж подготовить все надо было, рассчитать, опыты провести. Куда я лезу к волку в пасть?
— Вообще-то, — философски заметил доктор, убедившись как следует, что пациент уснул, — с ранениями в живот встречался я не раз, да. Но исцелял лишь штыковые и сабельные, от холодного оружия. Дважды выживали пациенты с пробитием грудины пулей навылет. А вот если пуля в животе осталась да нагноилось…
— Значит, у вас впервые получится! — прервала я философствования. — Только вот еще… инструменты в спирте я уже велела вымыть, халат сейчас вам принесут чистый. И маску на лицо, чтобы с дыханием заразу в рану не занесли. И шелковые нитки, чтобы шить, тоже в спирту замочили.
— Это кто ж вас такой ереси-то научил?! — Я боялась, что лекарь вспылит, но он, скорее, искренне изумился.
— Аркадий Пахомович… вещество мое для искусственного сна подействовало? Вы сами убедились? Давайте и в остальном не будем спорить, коли уж я рискнула своей ответственностью за все здесь устроенное.
Ох… а только ли своей? Что-то кажется мне, в случае смерти пациента доктор еще отмажется, а вот капитан-исправник за то, что не пресек, получит по полной. Чего ж он тогда молчит и не останавливает меня?
Хорошо, отец Даниил вчера с ночевкой не остался, отбыл к себе. И сегодня еще не появлялся, ибо у него свои обязанности есть. А то даже не знаю, может, получила бы анафемой по макушке, не отходя от операционной. За самоуправство.
Но деваться все равно некуда. Аркадий Пахомыч наскоро выслушал «ересь» про аппарат Левенгука, в коем ясно можно рассмотреть поганых мелких зверушек, и даже подтвердил, что видел их, еще будучи студентом. И скептически выгнул бровь на мое заявление, дескать, немецкими да англицкими докторами учеными уже доказано — именно сии звери есть причина воспаления и горячки. Я, конечно, безбожно наврала, но разоблачить меня здесь было некому. И раз уж ненормальная барыня уперлась — доктор позволил и халат себе сменить, и руки промыл сначала с мылом, потом спиртом.
— Что ж, приступим, помолясь, — заявил он. — Вы, сударыня, ступайте, подождите где-нибудь… там. Не женское это дело.
Я ушла, конечно. И вполне искренне молилась следующий час, пока шла операция. Кому молилась — да всему на свете.
И встретила доктора с исправником в дверях, когда они закончили.
— Ну, госпожа Шторм, загноившийся отросток слепой кишки я удалил и кишку ушил. А также промыл рану, как вы настояли, слабым соляным раствором кипяченой воды. Шрам будет даже не большой. Если, конечно, этот несчастный выживет.
Честно говоря, когда пару дней спустя, глядя, как уверенно идет на поправку Демьян, довольно дует в усы Аркадий Пахомыч, оставшийся при больном даже вопреки тому, что его часть уже покинула уездный город и отправилась дальше, как каждый вечер наезжает в Голубки и остается ночевать Михаил Первый, еще больше похудевший от всех этих треволнений и забот, я сама не верила в то, что мы это сделали.
Это же верх безумия! На ходу, перед самой операцией, готовить хирургические инструменты (для гарантии бабы их сначала прокипятили по моему приказу, а потом и в спирту выполоскали). Маску из легкого рядна соорудили доктору, и он, то ли с похмелья, то ли умученный моими распоряжениями, не спорил, когда и ему, и взявшемуся помогать («Воевал-с. Приходилось с ранениями сталкиваться») Михаилу Федоровичу надели эти «намордники». Тут же и наша бабушка-травница подоспела, но ее в операционную не пустили, она после взялась выхаживать да над швом, аккуратно наложенным на живот Демьяна, шептать молитвы…
Если трезвой головой подумать — шанс у нас был хорошо если один из пяти. Или грудь в крестах, или голова в кустах, как говорится. Антибиотиков у нас нет…
Зато есть чайный гриб. Смешно, конечно… но, поскольку заварки у меня теперь было без экономии, как-то она застоялась, и я заметила на поверхности густого коричневого настоя легкую пленочку. Подкормила заварку сахаром, и через два месяца в банке на окне разжилась вполне приличная склизкая медуза.
Почему я сейчас о ней вспомнила? А была в моем прошлом-будущем занятная история. И одна интересная женщина, Ирина Филиппова. Она написала хорошую книгу, которую я читала. Называлась книга, если правильно помню, «Грибы, которые лечат».
Вот в ней я и вычитала об истории чайного гриба и о том, что его серьезно исследовали в пятидесятых годах двадцатого века. И даже сделали из него первый натуральный антибиотик — медузин. Он подавлял патогенные микробы в кишечнике, лечил колиты и энтериты. Ему прочили большое будущее. Но посчитали производство слишком дорогим.
Уж не знаю, может, и чайный гриб помог. Может, травки бабушки Лукерьи. Диета — легкие кисельки да кашки. Никакой грубой пищи. Еще месяц как минимум.
Но Демьян поправлялся. Заражения не случилось.
Аркадий же Пахомыч после операции и, главное, быстрого уверенного прогресса в выздоровлении пациента пришел в сугубую ажитацию.
Когда-то давно, еще до войны с французом, он служил приват-доцентом на кафедре в Московском университете. Что такого произошло, отчего начинающий ученый оказался в армии на должности полкового лекаря, мужчина умолчал, а я не любопытствовала. Потому что главное было в другом. В проснувшемся заново научном рвении Аркадия Пахомыча. И в его былых знакомствах среди московской профессуры.
И вот теперь мой внезапный сообщник по прогрессорству горел энтузиазмом: он собрался уволиться со службы и срочно, срочно ехать в Москву, в университет, а меня везти с собой. Вместе с банками-склянками и самодельной химической лабораторией.
Он даже от наливочки за обедом отказывался, заявив уверенно: с дурными наклонностями покончено навсегда, дело жизни зовет. Прямо так высокопарно и высказался.
— Не так скоро, Аркадий Пахомыч, — остужал его рвение спокойный и усталый Михаил Первый. — Не так скоро. Спешка нужна при ловле блох, но не в таком ответственном деле. Вы сами подумайте, милостивый государь. Отпуску вам дали всего ничего, а вы даже прошение об отставке еще не подали на высочайшее имя. Пусть вы считаетесь лишь военным чиновником, дезертировать-с со службы вам никто не позволит, а будете своевольничать — отправитесь вместо Москвы в Сибирь. Вам это надо? Нет. К тому же, — он повелительным жестом остановил готового взвиться доктора, — хозяюшка наша, несравненная госпожа Шторм, тоже не свободна. Дите у нее, хозяйство, усадьба, дела. Лето в разгаре, да и лето не самое простое. Что ж, все бросить?
Глава 33
