Стивен опомнился только на краю города. Он брел неведомо куда, не знал, где оставил лошадь. Потом у него появилось жгучее желание напиться. Он направился в так называемый клуб Телячьей головы, где пьянствовал до этого, и нос к носу столкнулся с тем, кто судил короля, с самим Кромвелем. Судьи пили красное вино из телячьего черепа, все уже были пьяны и веселы. Захмелевший дядя протянул ему полный до краев череп:
– Выпей за наше богоугодное дело, Стив.
У Стивена кровь прилила к сердцу. И прежде чем понял, что делает, он свалил генерала Гаррисона кулаком в челюсть.
На этом кончилась его блестящая военная карьера. Когда наутро Стивен покидал Лондон, то небо, которое до этого было ясным, заволокло черными тучами и пошел такой снег, что за какие-то два часа мир стал ослепительно белым. Стивен слышал по пути разговоры, что этот белый покров является знаком небес, символом невиновности короля Карла I.
И вот теперь, спустя два года, у Стивена появилась возможность захватить его сына. Человека, которого ищут по всей Англии, мужчину, которым увлеклась его невеста. Он может одним махом возобновить свою карьеру и избавиться от соперника. Стивен понимал, что Ева узнала Карла II и не в силах устоять перед ним. Вдруг до него дошло, что он смирился с этим. Он даже удивился, что совсем не испытывает досады. Стивен был уверен в одном: он не предаст сына короля-мученика.
Он встал, размял онемевшие члены и пошел ловить лошадь, успевшую далеко отойти.
Сегодня ему еще надо было посетить усадьбу квакеров.[12] Стивен всегда брал с квакеров повышенный налог, но делал это неофициально. Весь излишек денег полковник отдавал на уплату церковной десятины. Сами квакеры отвергали церковную подать, ибо, по их мнению, церковь торговала религией, но Стивен уплачивал десятину за них, оберегая общину от разгона властями. Глава общины, Джошуа Симондс, понимал, что помощник шерифа таким образом защищает квакеров, и, будучи человеком практичным, закрывал на это глаза. К тому же Стивен недавно узнал, что квакеры ведут подпольную торговлю контрабандным коньяком, но не вмешивался в это, так как квакеры содержали приют для инвалидов гражданской войны. Немало их, обездоленных и нищих, бродило по дорогам, а у правительства, как всегда, не находилось средств на содержание несчастных. Поэтому Стивен прощал квакерам даже контрабанду, поскольку та давала им возможность содержать приют. Он всячески защищал общину от местных пуритан, которые ненавидели квакеров за то, что те не почитали Священное Писание, считая его лишь книгой, в то время как для пуритан содержанием Библии исчерпывались смысл и цель существования. Как пресвитерианин, Стивен отвергал догмы квакеров, но все же полагал, что раз сектанты делают столько добра, то отчего бы не оставить их в покое, ибо разве мало английской крови было пролито за эти годы?!
Когда полковник подъезжал к усадьбе квакеров, солнце уже клонилось к горизонту, освещая большой деревянный дом с покатыми крышами, располагавшийся за мощной каменной стеной, окружавшей всю усадьбу. Стивен окинул взглядом свежую кладку стен. Квакеры знали, что их ненавидят, и после двух попыток разгромить их обиталище не преминули себя обезопасить. Ворота в стене были тоже внушительные, обитые полосами железа, но на каменной арке над ними была вырезана полная оптимизма надпись: «Я отринул беды прочь».
На стук ворота отрыл сам глава общины Джошуа Симондс.
– А, Стивен, ты! Заходи, друг.
Когда-то Стивена удивляла привычка квакеров общаться со всеми попросту, как с равными, раздражала казавшаяся непочтительной манера не снимать ни перед кем шляпу. Теперь он привык, и их простота даже стала ему нравиться. Он въехал во двор, кинул повод мальчику-слуге. Джошуа Симондс пригласил его в дом, где вся обстановка была подчеркнуто скромной, почти бедной. Но Стивен знал, что деньги у квакеров водились, поэтому без обиняков объявил, зачем прибыл.
Джошуа Симондс, казалось, не огорчился, а лишь согласно кивнул:
– Сейчас я все приготовлю. Не желаешь пока выпить рюмочку коньяку?
Сам квакеры никогда не употребляли спиртного. И то, что Симондс запросто угощал коньяком гостя, говорило о том, что он догадывается, что полковнику известно о его делах. Вообще-то Стивену нравился Джошуа. Открытое лицо и приветливая улыбка, но взгляд волевой, а торс прямо-таки богатырский; рыжеватые волосы лишь слегка тронуты сединой.
– Что ж, не откажусь, мистер Симондс. А пока вы будете считать деньги, я бы хотел осмотреть ваш приют и лечебницу.
Так, с рюмкой в руке, он и отправился к длинному, крытому соломой зданию, где нашли себе пристанище многие несчастные. По сути дела, это был сарай, но теплый и ухоженный. На утрамбованном земляном полу стояли простые лежанки. Несколько женщин-квакерш в передниках и белых чепцах ухаживали за лежачими больными. Стивен поговорил с несколькими пациентами и убедился, что настроение у них бодрое. Да и он сам – способствовал ли тому выпитый коньяк или всеобщая открытая и доброжелательная атмосфера – тоже воспрянул духом, начал даже шутить. Потом одна из женщин проводила его в ткацкие мастерские, где те из пациентов, кому позволяло здоровье, сами зарабатывали на жизнь, дабы не тяготиться иждивенчеством. И там Стивен увидел Рэйчел.
Она стояла к нему спиной, разговаривая с одной из женщин, державшей на руках ребенка. До него донеслись ее слова:
– Это чудодейственная мазь, Мерсия. Я изготовила ее по старинному рецепту, и, если ты будешь прикладывать ее на нарыв ребенку утром и вечером, она должна помочь.
Стивен знал, что Рэйчел как врачевательница нередко помогает соседям в округе. Некоторые принимали это с благодарностью, другие же хотя и давали себя лечить, но не забывали сотворить старинный знак, оберегавший от темных сил. Ибо среди суеверного населения ходили слухи, что с Рэйчел не все чисто и она может не только лечить, но и колдовать. Девушка родилась в ночь Хеллоуина,[13] когда особенно сильны темные силы, ее матерью была испанка-католичка, а кормилицей малышки стала ведьма Мэг, с которой младшая дочь Робсарта до сих пор поддерживала тесную связь. Все это давало им повод считать, что и сама Рэйчел знается с нечистой силой. Однако здесь, в усадьбе квакеров, она явно пользовалась доверием и симпатией. Стивен видел, как приветливо держались с ней квакерши, как доверчиво подходили к ней их подопечные, подводили детей.
В этот момент Рэйчел почувствовала взгляд Стивена и оглянулась. Казалось, в первый миг она обрадовалась, даже чуть улыбнулась. Но затем улыбка исчезла, а в темных глазах отразился испуг. Взволновало ли ее, что жених сестры встретил ее у сектантов, или что она явно избегала после событий ночи беседы с ним, Стивен не знал. Однако то, что эта милая, приветливая девушка сторонится его, даже боится, почему-то расстроило его. Он постарался улыбнуться ей как можно мягче:
