Подняв на него взгляд, она увидела на его лице привычное мрачное выражение. Ей это было непонятно. Это же его именины, и все эти торжества — в его честь. Неужели он не может ответить улыбкой своим подданным?
К тому же это утро принесло добрые вести: над проливом Ла-Манш ветер переменил направление на благоприятное для Англии. Теперь нет угрозы нападения хищных драккаров, не будет ее до тех пор, пока морские пути снова не откроются весной.
Эта новость радовала, по крайней мере ее, если и не самого короля. Все лето она тревожно ожидала вторжения датских пиратов, боясь того, что, если нападение случится, ее брата с ним свяжут независимо от того, будет ли он виновен или нет. И возмездие постигнет ее, независимо от того, виновна она или нет. Теперь она чувствовала себя спокойно и шла легкой походкой, с ее плеч как будто сняли тяжелый траурный покров.
Первым сигналом тревоги стал пронзительный крик, перекрывший колокольный звон.
От проклятий, прозвучавших на иностранном языке, у Эммы кровь застыла в жилах и зашевелились волосы на голове. Она стала искать взглядом, кто испустил этот жуткий вопль, и над головами ближайших зевак увидела блеснувший нож. Прежде чем она успела хотя бы закричать об опасности, король полетел наземь вперед головой, а Этельстан рванулся навстречу человеку, который кинулся к ним из толпы. Эмма закричала, когда вновь мелькнул нырнувший сверху вниз клинок, и в то же мгновение перед ней выросли несколько стражников с обнаженными мечами, стеной отделив ее от короля и его сына и оттесняя назад. Грубые руки схватили ее за плечи, и ее взяла в кольцо группа королевских гвардейцев, увлекая к воротам и далее, во двор. Не было возможности ни сопротивляться, ни понять, что же произошло, так как ее телохранители, не сбавляя шага, доставили ее прямиком в личные покои.
— Мне нужно к королю, — настаивала она, потрясенная тем, что видела и слышала.
Самые дурные предчувствия наполняли ее сердце ужасом. Нож целил в Этельстана. Господи Боже, что же произошло?
Она попыталась выскочить из комнаты, но один из стражей загородил ей проход.
— Вы останетесь здесь, миледи, — твердо сказал он ей. — Охрана будет стоять за дверью, обеспечивая вашу безопасность.
Он захлопнул дверь, пресекая ее возражения.
Секунду она бессмысленно глядела туда, где он только что стоял, дрожа от страха. В ее душу медленно закрадывались сомнения. Заботились ли стражники о ее безопасности или лишали ее возможности сбежать?
Так или иначе, она узница.
Эмма принялась вышагивать по комнате с закрытыми глазами, пытаясь найти какое-то объяснение увиденному. С ужасающей ясностью ей вспомнились слова, прозвучавшие громче непрерывного колокольного перезвона. Время шло медленно, и она ничего не слышала, кроме собственных шагов. Казалось, прошел не один час, прежде чем за дверью послышались голоса.
Она обернулась к распахнувшейся двери, в которую вошел дворецкий короля Хьюберт.
— Что произошло? — спросила она нетерпеливо еще до того, как он успел ей поклониться.
Сердце бешено колотилось у нее в груди, пока она ожидала его ответа.
— Поднявший руку на короля схвачен, — сказал он.
— А что с лордом Этельстаном? — спросила она. — Он не пострадал?
Хьюберт поднял бровь, и Эмма тут же поняла свою ошибку. Первым делом ей следовало бы спросить о короле.
— Мне показалось, что этелинг был ранен, — сказала она натянуто.
Тонкие, почти бесцветные губы дворецкого искривила пренебрежительная усмешка.
— Рана незначительна, миледи, и ему уже оказана помощь. Король, уверяю вас, невредим. Он велит вам никому не рассказывать о случившемся. Также он велит вам присоединиться к нему на пиру в большом зале сразу же, как только сможете.
Она удивленно на него уставилась, спрашивая себя, не ослышалась ли она.
— Король собирается сохранить это в тайне? Как?
Это же невозможно, на площади были сотни людей. Он пожал плечами.
— В действительности видели то, что произошло, лишь немногие, и меры для того, чтобы они держали языки за зубами, приняты. Те, кому надо об этом знать, разумеется, будут оповещены по велению короля. Он рассчитывает на ваше благоразумие.
Резко поклонившись, он покинул Эмму. Все еще дрожа, она снова принялась расхаживать по комнате, пытаясь понять намерение короля замолчать происшествие. Было ли дело лишь в том, что он не желал, чтобы подданные сочли его жертвой, а следовательно, бессильным? Или у него на уме было что-то иное? Она была по-прежнему далека от понимания причины и тогда, когда в ее комнату быстро проскользнула Уаймарк.
— Почему у дверей стража? — спросила она.
Вид у нее не был напуганным, а только лишь смущенным. Так что Хьюберт, возможно, был прав: то, что произошло на площади перед собором, не стало достоянием общественности.
— Не имеет значения, — ответила Эмма, намереваясь охладить любопытство Уаймарк. — Все в порядке.
На нее внимательно взглянули карие глаза Уаймарк, затем она покачала головой.
— Может, все и в порядке, миледи, но вы бледны как привидение. И вы дрожите как осиновый лист. Если не хотите сказать мне, что случилось, позвольте принести вам вина.
Неожиданно почувствовав невероятную слабость во ногах, Эмма повалилась на стул. Она с благодарностью взяла вино, хотя с трудом удерживала чашу в трясущихся руках. Как же ей хотелось вырваться отсюда, скакать на Энжи по берегу реки до самого берега моря, но король приказал ей быть на пиру, и она должна повиноваться. Будет ли там Этельстан? Она очень этого желала. Хьюберт представил его рану незначительной, но Хьюберт скажет все, что ему прикажет король, и поэтому она беспокоилась об Этельстане, несмотря на уверения дворецкого.
В ее голове зазвучал голос матери, всплыв из темных глубин сознания: «Никому никогда не позволяй видеть своей страх». Она взглянула на свои трясущиеся руки и глубоко вдохнула, стараясь вернуть утраченное спокойствие. Она волновалась не только об Этельстане. Те слова, которые кричал нападавший, все еще эхом звучали у нее в ушах. Немногие в толпе их слышали, еще меньше могли их понять, поскольку язык, на котором их произнесли, был датским.
«Смерть королю! Смерть совету!» Эти слова он выкрикивал снова и снова. Она их слышала еще и тогда, когда ее заталкивали в дворцовые ворота. Но ее пугали не слова сами по себе. Ее страшило то, что, вероятно, сделает Этельред, не владеющий датским, когда узнает их значение.
Праздничный пир Этельред возглавлял, как, наверное, сам думал, с похвальным достоинством. Его сыновья и гвардейцы быстро справились со злодеем, покусившимся на его жизнь, а тех зевак из толпы, которые оказались достаточно близко, чтобы видеть нападение, заставили молчать при помощи серебра и угроз. Король не хотел, чтобы его враги узнали, как близки они были к его устранению.
