— Идем, — сказал он, и Бригит последовала за ним.
Они тихонько двинулись по коридору. Дверь в самом конце его была распахнута настежь, и отблески пожара уже заглядывали внутрь, освещая им путь, отчего идти было намного легче. У входной двери они приостановились, отец Финниан накинул клобук рясы на голову Бригит, и они поспешили наружу.
Со всех уголков крепости к пылающему дворцу сбегались люди. Многие кричали на ходу, но ни слов, ни их намерений Бригит понять не могла. Церковные колокола заходились набатным звоном, словно кто-либо в Таре мог еще не знать о пожаре. Она увидела, как от колодца протянулась цепочка людей, передающих друг другу ведра с водой.
«Удачи вам», — подумала она.
Финниан взял ее за руку и повлек за собой подальше от монастыря, к тому месту, откуда они могли без помех наблюдать за происходящим.
— Боже милостивый, да это же горит королевский дворец, дитя мое! — воскликнул он.
— Господи, спаси их и сохрани, — тоном, в котором сквозило лицемерное удивление, отозвалась Бригит, и оба перекрестились.
Северо-восточная часть большого здания была объята пламенем, языки огня вырывались из окон бывшей спальни Бригит, лизали стены и подбирались к соломенной стрехе. Как только загорится солома, все будет кончено.
Каким бы завораживающим ни было зрелище, задерживаться надолго Бригит не намеревалась. Лучшего момента, чтобы незамеченными выскользнуть за ворота, ожидать не приходилось. Но Финниан не трогался с места, и взгляд его был прикован к горящему дворцу. *
— Это же твоя спальня прямо в самом центре пекла, не правда ли? — спросил он. Шок оттого, что загорелся именно королевский дворец, уже миновал, и голос священника прозвучал ровно и спокойно.
— Да, увы…
— Ты знала, что она горит?
— Нет… я… Наверное, во время драки опрокинулась свеча… Это было ужасно, и я ничего не заметила… — запинаясь, пробормотала Бригит. Слова не шли у нее с языка, и она почувствовала, что ее вновь душат слезы.
Финниан долго смотрел на нее, а потом негромко сказал:
— Что ж, нам пора идти.
Повернувшись спиной к пылающему зданию, они направились к воротам в северной стене крепости. Пожар давал достаточно света, чтобы они поняли: стражи там нет, и никто не станет расспрашивать их, отчего это они решили покинуть Тару среди ночи.
Дойдя до ворот, они вновь остановились и оглянулись. Никто не обращал на них внимания, и тогда они отодвинули деревянную задвижку, запиравшую дубовую дверь. Это были не главные ворота, через которые можно было выехать на повозке, а всего лишь маленький проход, способный пропустить одинокого всадника. Посему отодвинуть засов и выскользнуть наружу оказалось достаточно легко. Они так и сделали, и толстая стена моментально приглушила звуки хаоса, доносившиеся из крепости. Они быстро растворились в темноте. И больше ни разу не оглянулись.
Луны на небе не было, но, как только их глаза, ослепленные светом пожара, пожирающего королевский дворец, привыкли к темноте, они без особого труда различили темный шрам дороги, уводящей в южном направлении. Они двинулись по ней, две закутанные в рясы фигуры, почти невидимые в ночи. Нужды в словах не было, и потому они шли молча.
Так продолжалось несколько часов, и их босые ноги беззвучно ступали по мягкой земле. Стены Тары скрылись за холмами, крики и перезвон колоколов стихли вдали, и вскоре о королевской резиденции стало напоминать лишь тусклое свечение на горизонте. Но потом начало угасать и оно: или огонь удалось наконец погасить, или же дворец сгорел дотла.
Вместе с потрясением уходили и силы. Бригит все чаще спотыкалась, наваливаясь на отца Финниана. Она трясла головой, терла глаза и заставляла себя переставлять ноги. И вдруг на нее снизошла убаюкивающая темнота, теплая и ласковая. Бригит вновь споткнулась, пришла в себя и поняла, что заснула на ходу.
— Пожалуй, нам пора отдохнуть, — негромко предложил отец Финниан.
На востоке появились первые проблески рассвета, позволившие разглядеть дубовую рощицу футах в ста от дороги. Финниан повел ее туда по прохладной сырой траве, и им пришлось немного подняться по склону, прежде чем они оказались в самом центре рощицы.
— Боюсь, что лучшего места для ночлега нам не найти, — сказал он.
Она повалилась на мягкую землю, с наслаждением вытянув гудящие ноги.
— Ни одна пуховая постель во дворце не может быть более желанной, — пробормотала она.
Финниан что-то ответил ей, но Бригит не разобрала его слов сквозь сплошную пелену усталости, опустившуюся на нее. Не успев переспросить его, она мгновенно заснула.
Бригит вымоталась до предела, физически и эмоционально, что сейчас стало для нее благословением. Несмотря на весь пережитый ужас минувшей ночи, несмотря на твердую землю и сырость, проникавшую сквозь грубую шерсть рясы, спала она крепко и без сновидений. Во сне она даже ни разу не пошевелилась, сохраняя позу, в которой повалилась на землю, и на протяжении нескольких часов оставалась совершенно неподвижной, словно лежала в могиле.
Наконец она проснулась, но глаза ее отказывались открываться, а тело замерло в том же положении, что и в тот момент, когда сон сморил ее. Однако она чувствовала, что и оно отказывается ей повиноваться. Она приказала себе открыть глаза и пошевелить рукой, но ни веки, ни руки не слушались ее. Ее словно бы придавило сверху тяжелым грузом одеял. Бригит не могла шелохнуться. И тут до ее слуха начали долетать звуки. Она услышала пение птиц и какое-то шуршание в траве рядом с собой. Она попыталась подать голос, но с губ ее сорвался лишь сдавленный хрип, и тут же чья-то рука зажала ей рот.
Наваждение рассеялось. Глаза ее открылись. Оказалось, что Бригит смотрит в землю, на заросли папоротников и стволы дубов неподалеку. Повернув голову, она подняла глаза и увидела серьезное, но спокойное лицо отца Финниана. Он прижал палец к губам и прошептал: «Ш-ш-ш», мягко и почти неслышно, легче невесомого дуновения ветерка в вершинах деревьев. Бригит кивнула в знак того, что все понимает, и он отнял руку от ее лица.
Тихо и беззвучно она приподнялась на локте. Мышцы у нее свело судорогой, и они громко протестовали против любого движения, но она лишь стиснула зубы, заставляя себя хранить молчание, потому что так велел отец Финниан. Она не знала почему.
Сам он присел рядом с ней, упираясь коленом в землю и пригибаясь так низко, что заросли папоротника-орляка впереди почти полностью скрывали его от дороги. Он склонил голову к плечу, словно прислушиваясь к чему-то. Бригит же не слышала ничего, кроме того, что ожидала услышать: пения птиц, шелеста ветра и стрекота насекомых. Тяжелые тучи и моросящий дождь рассеялись, и над головой сияло голубое небо с разбросанными по нему белыми пушинками облаков. Перемена погоды подняла Бригит настроение и вселила в нее капельку оптимизма.
