Итак, все должно было теперь сойти благополучно, раз Дэча сошел с ходуль и пошел пехом — великолепнейший венценосец, когда-либо разбивавший себе нос о глыбу застывшей лавы. С минуту он лежал на земле, затем вскочил и, бросив ходули, побежал за вопящими женами и их обезьяноподобными пажами назад в пещеру.
— Теперь, — обратился я тоном оракула к старому Вэллу и остальной команде, испуганной ружейным выстрелом, — теперь, друзья мои, вы видите, из чего состряпан ваш бог?
Вэллу пытался возражать. Он слишком был поражен — вы понимаете, крушение иллюзий часто приносят душевную боль. Но один из команды, очевидно официальный блюститель времени, сказал, что солнце взошло, священный обряд свершился, хоть, правда, несколько необычно, и теперь, по закону, надо возвращаться домой.
— Нет, — ответил я, — я вас долго ждал, а теперь вы подождете немного меня, потому что я хочу посмотреть, что произойдет дальше.
Однако блюститель времени — закоренелый рутинер, совершенно лишенный любопытства, — погрузил в воду весло, подавая тем самым сигнал остальным гребцам делать то же, в ответ на что Ханс ударил его по пальцам прикладом револьвера и затем приставил дуло к его виску.
Этот аргумент убедил его в необходимости повиновения, и он, рассыпаясь в извинениях, поднял весло. Остальные последовали его примеру.
Итак, мы остались на месте, наблюдая. И было на что посмотреть: вода уже заливала скалу Приношений. Волны достигли Вечных Огней, в результате чего они перестали быть вечными и расплылись в облако дыма и чада. Еще три минуты, и волны бурным водопадом хлынули в зев пещеры. Не досчитал я и до ста, как из пещеры в панике стали выбегать люди, словно осы из потревоженного гнезда. Среди них я узнал Дэчу, которому пришла в голову блестящая идея позаботиться прежде всего о собственной персоне.
Он и несколько человек за ним бросились вперед и, выбравшись из воды, полезли вверх по склону горы за пещерой. Остальные были менее удачливы. Поток достиг уже значительной глубины, и они не смогли его преодолеть. Их влекло обратно, к любвеобильному лону Хоу-Хоу.
Мгновение — и разом все дома, включая и тот, который служил нам приютом, рухнули и исчезли в пене. Казалось, то был конец. Я раздумывал, пустить ли мне пулю в Дэчу, который стоял теперь на краю утеса и ломал руки, глядя на разорение своего храма — на гибель своего бога, и города, и гарема, и слуг. Но какой-то голос подсказал мне предоставить этого грешника своей участи, и я уже приготовился дать команду грести восвояси, как Ханс окликнул меня, приглашая взглянуть на вершину горы.
Огромные клубы пара валили из кратера, как из тысячи тысяч паровозов; и рев, подобный пыхтению тысячи тысяч паровозов, раздирал наши уши.
— Что там, Ханс? — прокричал я.
— Не знаю, баас. Должно быть, огонь и вода разговаривают внутри горы и объясняются во взаимной любви, как сварливые супруги, запертые в тесной хижине. Жена шипит, плюется, мечется; муж мечется и тузит жену. — Он остановился, выпучив глаза на вершину горы, и тихо повторил: — Да, муж здорово тузит жену. Гляньте на него, баас!
В это мгновение с оглушительным грохотом, подобным чудовищному громовому раскату, вулкан словно раскололся надвое, а вершина его разлетелась в воздухе.
— Баас, — сказал Ханс, — меня зовут Господином Огня, не так ли? Однако над этим огнем я не властен, и нам лучше держаться от него подальше. Смотрите! — он протянул руку, указывая на мощный поток лавы, хлынувшей, казалось, из облаков прямо в озеро на расстоянии каких-нибудь двухсот ярдов от нас, поднимая фонтаны пены и дыма, как взорвавшаяся торпеда.
— Гребите! Изо всех сил! — крикнул я вэллосам, которые уже поворачивали лодку со всей поспешностью.
Пока лодка описывала круг (мне эти минуты казались вечностью), я был свидетелем странного и страшного зрелища. Дэча оставил свой уступ и кинулся в озеро, преследуемый потоком расплавленной лавы, приплясывая, словно от боли, — должно быть, его обожгло паром. Он нырнул в воду, и в то же мгновение выросла огромная волна, образовавшаяся, несомненно, от какого-нибудь подземного взрыва. Она мчалась на нас, а на гребне несла Дэчу.
— Я думаю, жрецу хочется к нам на борт, баас, — сказал Ханс, — ему надоел его родной богоспасаемый остров, и теперь он желает поселиться на материке.
— Ты думаешь? — ответил я. — Так в лодке нет места, — я вытащил револьвер.
Волна донесла Дэчу совсем близко. Плыл ли он, или его поддерживало давление снизу, но только казалось, что он почти стоит на гребне волны. Он осыпал нас проклятиями и, потрясая кулаками, грозил Иссикору и Сабиле. Жуткое было зрелище.
Но на Ханса оно не произвело должного впечатления, ибо в ответ он указал сперва на меня, после чего с неискоренимой своей вульгарностью приставил большой палец к своей сопатке и показал длинный нос барахтающемуся в воде верховному жрецу.
Волна превратилась в воронку, и Дэча скрылся, «отправившись в гости к Хоу-Хоу», как пояснил Ханс. Таков был конец этого злого, но далеко не заурядного человека.
— Я рад, — сказал Ханс после некоторого размышления, — что Дэча-проповедник, перед тем как отправиться к Хоу-Хоу, узнал, кто его туда посылает. А подумал ли баас, что все наши планы так славно удались? Одно время я уже боялся, что все пропало — когда я влез в лодку и эти остолопы отказались забрать вас и женщин, потому, мол, что закон не велит. Надевая свое сухое платье, я раздумывал, не застрелить ли мне одного из них. Однако решил, что лучше подождать, баас, потому что, если бы я застрелил одного, остальные стали бы еще тупее и упрямее и, может быть, совсем бы уехали, а меня убили бы. Итак, я дождался, и все пришло к благополучному концу, несомненно благодаря покровительству преподобного отца бааса, взирающего на нас с небес.
— Правильно, Ханс. Но если бы ты пришел к другому решению, кого бы ты застрелил? — спросил я. — Старого Вэллу?
— Нет, баас, он стар и глуп, как дохлая сова. Я застрелил бы Иссикора, потому что он мне надоел и мне хотелось бы избавить госпожу Сабилу от долгих лет скуки. Что хорошего в человеке, который, зная, что его невесту отдают черту, сидит в лодке и хнычет о непреложности древних законов. Так он вел себя, баас, когда я просил его приказать команде грести к пристани.
— Не знаю, Ханс, это их дело. Пусть улаживают между собой.
— Да, баас, и когда госпожа придет в себя и настанет час расплаты, мне будет жалко Иссикора. Он не будет смотреть таким гоголем, когда она с ним порвет. Мне думается, когда он попросит: «поцелуй меня», она ответит ему «бац, бац!» по обеим щечкам, баас. Смотрите, она уже и теперь повернулась к нему спиной. Однако, баас, это не касается ни меня, ни вас, потому что вам придется иметь дело с госпожой Драманой. Она-то не поворачивается спиной, баас. Она пожирает вас глазами и говорит в своем сердце, что наконец нашла настоящего Хоу-Хоу, хоть он и мал, и бел, и неказист, и волосы у него ежом. Важно, что внутри человека, а не его внешность, как часто говорили мне женщины, когда я был молод, баас.
