Но те его беды были еще впереди; что же до наших бед — они не замедлили явиться...
Уже на другой день троянцы бесстрашно, будто и не было недавних поражений, вышли из-за городских стен и ровными рядами двинулись на нас. Ахилловы мирмидонцы как сидели перед шатром своего царевича, так и остались сидеть. Они даже не надели доспехи, и копья их были воткнуты в землю.
Мы выбежали за частокол спешно строить боевые порядки, хотя каждый понимал — все равно не успеем как следует построиться: слишком близко к стенам Трои был этот наш новый частокол.
Но не только и не столько из-за этого была обречена наша оборона. Теперь с нами не было Ахилла, зато оставались его страшные проклятья, нависшие над нашими головами, как туча, из которой вот-вот блеснет Зевсова молния. Только чудо могло что-то изменить, но никто из нас не верил, что свершится такое чудо.
Его и не произошло.
С грохотом ударилась движущаяся стена троянцев о наши нестройные ряды — и в несколько мгновений мы были сокрушены, смяты. Своими спинами мы обрушили свой же частокол, при этом наши задние ряды были просто раздавлены, а остальные постыдно бросились бежать, как бегут лишь трусливые рабы под кнутами надсмотрщиков. А следом двигались троянцы, ничуть не нарушив своего строя. Они шли и втаптывали наших раненых ногами в песок, и предсмертные хрипы этих брошенных нами раненых так и останутся нашим несмываемым позором.
Мирмидонцы наконец поднялись с земли и взяли в руки копья. Но не затем, чтобы нам помочь, а лишь для того, чтобы окружить двойным кольцом шатер Ахилла на случай, если троянцы двинутся на него. Командовал мирмидонцами Патрокл, ибо сам Ахилл из шатра так и не вышел.
О, если бы хоть он, Патрокл, оказался с нами — может, и позора этого не случилось бы!.. И с горестью, наверно, смотрел на наше постыдное бегство Патрокл, — но мог ли он ослушаться Ахилла?..
Гибели мы избежали только благодаря второму частоколу, возведенному вблизи берега. Из-за него наши эфебы начали метко стрелять из луков и, не решившись идти на штурм, троянцы развернулись и ушли. Если бы не это — уверен, тогда же они перебили бы нас всех до единого.
А если бы с ними был Гектор, то и частокол нас бы не спас — смели бы нас всех в море вместе с этим самым частоколом. Так что спасибо Ахиллу все-таки: даже вопреки его желанию, его меч, накануне повергший Гектора, нас все еще спасал...
А о чем думал тогда Агамемнон, видя с корабля этот наш, а стало быть, и свой позор? Вспомнил ли он о погубленной им Брисеиде? Испытал ли хоть какое-то раскаяние? Или, может быть, тоже возблагодарил меч Ахилла, спасший его от окончательного разгрома, хоть он менее всех в мире заслуживал этого спасения?..
Не знаю, не знаю... Кто может заглянуть в чужую душу? В особенности если эта душа, как у нашего Агамемнона, подобна мрачному лабиринту...
После того, как троянцы наконец все-таки отошли и скрылись за воротами Трои, от "Геликона", корабля Агамемнона, отплыла лодка и направилась к нам. Уж не сам ли царь к нам плыл, презрев страх перед Ахиллом и его мирмидонцами?
О нет, конечно же, нет! В лодке находились лишь два его племянника, такие же мудрые полководцы, как уже не раз помянутый Акторид. Они везли нам приказ от Агамемнона. Теперь, страшась гнева Ахилла, только так, через их неразумные уста, отваживался наш царь передавать повеления своим воинам в этой войне. А это, скажу тебе, ничуть не лучше, чем засылать убогих сватов, чтобы они своими гунявыми губами принялись лобзать невесту от имени жениха. Едва ли невеста ощутит при этом жар его губ и поверит в его любовь!
Полководец — тот же жених, войско — та же невеста, победа в битве — их обручение. Нет жениха — нет и обручения, нет полководца — не может быть и никакой победы. И никто из нас уже не верил в победу в этой войне, если наш полководец укрылся на своем корабле, готовый при любом наступлении врага упорхнуть от него, как голубка от ястреба.
Агамемноновы племянники привезли вот какой приказ: быстро укреплять наш частокол, ставить второй и третий ряд кольев, насыпать перед частоколами вал, перед валом рыть глубокий ров. Да мы, видя силу троянцев, и сами уже о таком подумывали.
Но уныло мы делали эту работу. После недавних побед, когда казалось, что совсем немного времени оставалось до взятия Трои, — после всего этого мы сами превращались в осажденных на своем берегу.
Ах, если бы, если бы с нами опять был Ахилл! — думали все. Однако теперь не могло с нами быть Ахилла! И никто, я уверен, в эти минуты не желал долгой и счастливой жизни нашему царю. Может, оно-то и сказалось потом, когда его женушка Клитемнестра и ее дружок взяли в руки свои топорики...
Пока мы возводили прибрежные сооружения, мирмидонцы наконец отошли от шатра Ахилла и стали относить тела павших к нашему новому лагерю, чтобы предать их огню. Сейчас лишь они одни находили в себе мужество столь близко подходить к троянским стенам. Вместе с мирмидонцами был Патрокл — от этого Ахилл его не стал удерживать: гнев Ахилла был обрушен только на живых.
Ужасны оказались наши потери! Три тысячи наших воинов пало при этом натиске троянцев. И — мы чувствовали — то, быть может, еще не самые большие потери по сравнению с теми, которые, — в том никто не сомневался, — наверняка ждут нас впереди...
Патрокл родился и вырос в Микенах, поэтому многих павших он с детства хорошо знал. Пока мы складывали для них костры, он некоторых называл по именам, рыдал над их телами.
— Если бы я был рядом, мой друг Асхей!.. — восклицал он. — О, если бы я был рядом, мой милый Эфхиз!.. Если бы я был рядом, мой милый Полипет!..
— Да, Патрокл, если бы ты тогда был с ними рядом!.. — промолвил подошедший к нему Одиссей. — Может, они бы и остались живы, если бы ты прикрыл их своим щитом...
— Не вини меня, Одиссей, — печально отозвался Патрокл. — Не сомневайся, я бы, конечно был с ними рядом. Но ты же знаешь — я дал клятву Ахиллу во всем повиноваться ему.
— Я и не виню, — сказал Одиссей.
Он отошел, но еще долго смотрел на Патрокла. И по его пристальному взгляду я тогда уже понял: что-то вызревает в его быстром уме.
Что?.. Надо было обладать таким же отточенным разумом, как он, чтобы это понять. Но что-то он уже задумал — в том не было у меня сомнений...
Когда отполыхали погребальные костры, Патрокл, оплакав друзей, удалился в шатер Ахилла. Мы же, остальные, бывшие там, смотрели на небо, где густо рассыпала свои костры Ночь—Нюкта, и никто не сомневался, что с каждой ночью там, на небе, будет вспыхивать все больше таких костров...
Уже следующим утром троянцы, окрыленные вчерашней победой, с новыми силами двинулись на приступ наших укреплений. Агамемноновы горлопаны-племянники, еще настоящих боев не нюхавшие, — оба всего несколько дней, как прибыли из Микен, — возрешили прославиться как воины: повелели перекинуть мостки через вырытый нами ров и выходить навстречу врагу.
