Некоторое время назад в шикарных апартаментах напротив отеля «Жорж» состоялась следующая встреча.
В просторной гостиной, драпированной полосатыми шпалерами и обставленной подержанной мебелью в стиле ампир, в креслах за низким чайным столиком сидели двое. Молодая особа приятной наружности с короткими рыжими волосами и мужчина средних лет: худощавый, высокий, с нервным породистым лицом и курчавыми тёмными волосами. Они пили шнапс из хрустальных рюмок на высоких тонких ножках и заедали его яблоком, порезанным в большой тарелке.
— Этот Мрозовский, как больной зуб, — сказал Германов и нахмурился так, как будто у него и в самом деле зуб болит. — От тебя требуется выведать, что ему известно о деле, ну и вообще держать на привязи. Кобель при сучке всегда на виду.
Германов издал противный смешок. На что Сусанна кокетливо улыбнулась и постучала ноготками по столешнице.
— Хотелось бы понимать, что я получу взамен? — спросила она с лёгким немецким акцентом и пристально посмотрела на Германова.
— Не волнуйся, детка, я с тобой рассчитаюсь, — заверил Германов и сжал ей коленку.
— Я не волнуюсь, но подъёмные мне потребуются, — с прохладцей сказала Сусанна и сделала жест пальцами, словно отсчитывает купюры. — Тем более что он сыщиком служит, да и старый.
Сусанна презрительно скривила пухлые губки.
— Сыщик — да, но ловелас он известный. Клюнет на тебя сразу, точно тебе говорю, — сказал Германов.
— Конечно, клюнет. Но я должна знать, где его обрабатывать. Или домой к нему идти и под окнами танцевать?
— Домой не нужно, — сказал Германов и задумался, взял рюмку и кусочек яблока. Отпил, шумно занюхал яблоком и положил обратно. — Мрозовский поедет во Львов. Точно поедет, я знаю, что говорю. — Германов противно захихикал и Сусанна тоже рассмеялась. — Когда он сюда соберётся, я сообщу, только не забудь, ты должна будешь ждать в маленькой кофейне, что во внутреннем дворике аптеки. Ну, ты поняла в которой? «Под венгерской короной».
Сусанна кивнула, потянулась к папиросам, изящным жестом вытащила одну, уверенным движением смяла гильзу и замерла, ожидая, что Германов поможет прикурить. Подождав с пару минут и поняв, что не дождётся зажжённой спички, Сусанна вытащила из редикюля зажигалку и прикурила сама. В отместку она тут же выдохнула клубы дыма в лицо Германову. Тот скривился, резко протянул руку и слегка ударил Сусанну по губам.
— Сам курю, но когда в лицо дымят — не выношу, — Он тоже подкурил папиросу и внимательно посмотрел на Сусанну. — Только не вздумай повести свою игру, девочка. Я умею угадывать мысли.
— Зачем мне своя игра, если ты мне платишь? Сама-то я себе не заплачу.
Она немного нервно рассмеялась и замерла. В тонких пальцах тлела папироса и осыпалась на скатерть. Скатерть, связанная крючком из грубой нитки цвета топлёного молока, доставала до пола и даже стелилась по ковру в восточном стиле, некогда красивому и даже шикарному, а теперь пыльному, затоптанному и растерявшему цвета.
— Эти апартаменты ты арендуешь; ты художница, этим он сможет объяснить для себя твоё вызывающее поведение и одежду…
— А какая должна быть одежда?
— Сама придумаешь, но такая, чтоб выглядела вызывающе, и не как у проститутки. Поняла?
— Кажется, да.
— Смотри мне, — пригрозил Германов. — Я недалеко здесь буду ошиваться. Проконтролирую.
Сусанна была родом из вполне приличной семьи: отец преподавал в университете, а мать писала семейные портреты. Интеллигентные родители неплохо зарабатывали. Во всяком случае, достаточно, чтоб не идти по миру. Но ей казалось, что где-то далеко и трава зеленее, и люди богаче. В общем, Сусанна в шестнадцать лет сбежала из отчего дома. Родители попытались её поискать, но быстро утешились младшим ребёнком — сыном, которому все прочили славу математика.
Сусанна путешествовала по Европе с труппой цирковых артистов, рисовала для них афиши. Спала с канатоходцем до тех пор, пока не познакомилась в Лионе с Полем. Даже когда Сусанна увидела афишу, которая сообщала о награде за поимку Поля Мерсье, она не оставила его.
Поль рассказал, что ему двадцать шесть лет, что родился и вырос он в Марселе, но после отъезда больше ничего с этим городом не связывало. Он стал профессиональным аферистом, а со временем и учителем Сусанны. Девушка оказалась способной. Вскоре она научилась играть в казино и спать с кем надо.
Хорошее воспитание и образование, что дали родители, помогало Сусанне произвести должное впечатление, когда требовалось изображать особу благородных кровей.
Германов вызывал у неё неприятные чувства, Поль всегда учил не обращать внимания на личные предпочтения. Важнее всего — сколько денег можно получить от дела. И Сусанна не обращала. Раньше. А теперь интуиция пульсировала веной на виске, бежала по коже мурашками и приходила во сне. Сусанна боялась Германова до дрожащих поджилок. Она держала хорошую мину, улыбалась и делала вид, что уверена в себе, а оставаясь наедине с собой, плакала в подушку и ждала возвращения Поля, надеясь на его помощь в деле и поддержку.
Поль уже полгода как уехал в Америку с престарелой дамой, увешанной бриллиантами. Ожидалось, что они обвенчаются в Нью-Йорке, а потом новобрачная не выдержит медового месяца и отдаст Богу душу не без помощи молодого мужа. Поль собирался отравить её ядом морской осы, который купил как раз перед отъездом у Мацея Зинткевича в аптеке «Под венгерской короной».
— Пан аптекарь, а нет ли у вас каких-либо знакомых, желающих получить необычную услугу? — тихо спросил Поль у Зинткевича и посмотрел на дверь. За стеклянной дверью виднелась только плохо освещённая полупустая площадь и густая листва каштанов.
— Молодой человек, я не сводня, чтоб подыскивать для вас любовников и любовниц, — сказал аптекарь сквозь зубы, чётко проговаривая каждое слово.
Поль покраснел и ещё тише добавил:
— Вы неверно меня истолковали, пан аптекарь. Имеются в виду другого рода услуги, когда нужно сделать то, чего другой человек не рискнёт, по причине боязни полиции, — он сделал ударение на последнем слове. — Теперь, я надеюсь, вы меня правильно поняли?
— А вы бы выражались яснее, молодой человек, — сказал Зинткевич. — Попрошу вас, представьтесь, тогда я смогу рекомендовать вас некоторым людям.
— Поль Мерсье, — ответил тот и протянул руку аптекарю.
Зинткевич руки не подал. Поль стушевался, засунул обе руки в карманы и прокашлялся.
— Я о вас наслышан, — сказал аптекарь. — Не пугайтесь, молодой человек, наслышан не из местных газет. Выписываю некоторые европейские и «Нью-Йорк таймс». Хотя они и приходят с опозданием, но всё же дают возможность быть в некотором смысле в курсе дел.
При случае Зинткевич познакомил Поля с Германовым, рассчитывая на комиссионные в случае успешного дельца.
* * *
Мрозовский тяжело поднимался по ступеням Управы, усталость от поездки и тяжёлые мысли об этом деле не давали ему покоя. А дело становилось всё более запутанным, и листок, на котором Мрозовский рисовал кружочки и стрелочки, уже весь был исчерчен и пестрел надписями.
Он подумал, что неплохо было бы увидеть пана Гольдмана и поинтересоваться, какие документы для заверения у него оставались на руках и от кого непосредственно он их получил. Он ещё надеялся, что Гольдман не все бумаги отдал аптекарю, и какая-то часть архива осталась. Мрозовский подошёл в двери кабинета, вставил ключ в замок, провернул и вошёл.
Вечер опускался на город, последние солнечные лучи проникали сквозь листву на деревьях и ложились разнокалиберными полосами на пол, высвечивая пыль и мелкий сор, застрявший между досок. Не включая свет, Мрозовский провёл в кабинете полчаса, не изучая документы и делая пометки в блокноте, а всё больше размышляя о жизни и о том, что с ним может приключиться через год, или два. Никогда не знаешь, какой сюрприз тебе приготовили на небесах. Может быть, там уже ждут и готовы встречать душевно. А может быть и наоборот, не готовы там, на небесах, а совершенно в другом месте, и совсем не душевно готовы встречать. Мрозовскому подумалось, а сколько грехов вместила его торба? Ведь, если разобраться, то грешен он.
