Путь в поселение павниев-пиктов лежал по неровной холмистой местности, перерезанной ущельями. Но как ни был он плох, и как ни устали наши кони, через десять дней мы достигли маленькой прерии, в шести милях от реки, за которой находилась главная деревня павниев.
Небо внезапно потемнело, и разразилась гроза, при которой даже лучшие из воинов не могли различить дороги. Решено было остановиться, и, несмотря на проливной дождь, мы крепко спали до утра, когда заметили в некотором расстоянии влево от нас табун лошадей в несколько сот голов. По-видимому, это были ручные животные, и многим казалось, что они видят на них павниев. Четверо воинов отправились на разведку, а мы приготовились к нападению и медленно направились к табуну, который не обнаруживал признаков волнения. Вскоре мы убедились, что это только лошади без седоков.
Мы продолжали наш путь. К восходу солнца мы были на берегу реки, на которой стояли сотни челнов с зелеными ветвями на носах и белыми флагами на кормах. Вскоре затем несколько вождей переправились на нашу сторону и пригласили наших главных вождей побеседовать с павниями, которые желали сохранить дружеские отношения со своими братьями команчами. Предложение было принято, и я, Габриэль и Рох отправились вместе с вождями. Деревня была превосходно защищена от нападения. Перед ней Красная река, здесь чистая и прозрачная, катила свои глубокие воды. За деревней возвышалась горная гряда отвесной стеной в две тысячи футов высотой, на которую можно было взбираться только при помощи лестниц и веревок или по ступенькам, вырезанным в скале. Вигвамы, числом около тысячи, были разбросаны на протяжении четырех миль, на полосе плодородной наносной почвы, среди огороженных плантаций маиса, дынь, тыкв и бобов. Пространство между горами и рекой по обеим сторонам деревни было густо засажено рядами колючих кустарников, сквозь которые не мог бы пробраться ни человек, ни животное, так что нападение на павниев возможно было только с фронта, через реку, и должно было сопровождаться большими потерями для нападающих, так как павнии были храбрый народ, хорошо снабженный ружьями, хотя на охоте они предпочитали пользоваться копьями и стрелами.
Когда мы вошли в помещение совета, великий вождь Ветара Шаро принял нас чрезвычайно любезно, пригласил сесть рядом с ним и сделал знак старейшинам племени войти. Я был очень удивлен, увидев среди них белых людей в пышных военных мундирах, но так как церемония уже началась, а индейский обычай предписывал сохранять полное равнодушие и ничем не обнаруживать своих чувств, то я продолжал сидеть спокойно. Как раз в ту минуту, когда трубконосец зажег калюмет мира, почтенный вождь вышел на середину помещения и обратился к команчам:
— Мои глаза стары, потому что я видел сто зим, но все-таки я могу узнать тех, которые были моими друзьями. Я вижу среди вас Белого Ворона, вождя великого народа, и Длинный Карабин, и мудрого Старого Бобра. Вы друзья, и нам следовало бы сразу предложить вам калюмет мира; но вы явились, как враги, и пока вы думаете, что у вас есть повод оставаться ими, было бы низко и недостойно павниев спросить о том, чего они, быть может, могут добиться своею храбростью. Но команчи и павнии слишком долго были друзьями, чтобы нападать друг на друга, как голодный волк на раненого буйвола. Только важная причина может побудить их сражаться друг с другом, и если до этого дойдет, война будет истребительной, потому что, когда человек разрывает со старым другом, он питает к нему более горькую ненависть, чем к чужому. Сообщите мне, на что жалуются храбрые команчи, и всякое удовлетворение, совместимое с достоинством вождя павниев, будет вам оказано, лишь бы не зажечь войну между братьями, которые так долго охотились вместе и вместе сражались с общим врагом. Я сказал.
Белый Ворон попросил меня зажечь команчскую трубку мира и, заняв место старого вождя, ответил:
— Я слышал слова великой мудрости; команч любит и уважает мудрость; я люблю и уважаю моего отца Ветара Шаро; я скажу ему, на что жалуются мои воины. Но сначала, так как мы явились как враги, справедливо будет нам первым предложить трубку мира; прими ее, вождь, потому что мы должны быть друзьями. Я сообщу наши обиды и предоставлю справедливости великого Павния загладить их и возместить ущерб, который его молодые люди причинили дружественному народу.
Трубка была принята, и беседа продолжалась. Выяснилось, что партия в сто человек павнийских охотников потеряла своих лошадей, напуганных однажды ночью враждебными индейцами. В течение пяти дней они принуждены были странствовать пешком, пока не достигли северной территории команчей, где встретили табун лошадей. Они не тронули их, но немного спустя встретились с очень многочисленным отрядом своих исконных врагов, кайовов, которые стали их теснить до того, что они принуждены были вернуться к команчским табунам и взять лошадей, чтобы избавиться от своих врагов. До сих пор все было правильно; то же самое, при подобных обстоятельствах, сделали бы и команчи в стране павниев; но команчских воинов раздражало то, что сотня лошадей, взятая по необходимости, не была возвращена, хотя партия вернулась домой уже два месяца тому назад.
Когда павнии узнали, что других поводов для жалоб у нас нет, они дали нам понять различными изъявлениями дружбы, что узы долгого братства не порываются так легко. Действительно, несколько времени тому назад, павнии отправили десять своих воинов с сотней лучших лошадей, взамен тех, которые были взяты и почти загнаны в поспешном бегстве от кайовов. Но они разминулись с нами, так как направились другим путем. Разумеется, совещание кончилось, и наши воины, остававшиеся на другом берегу, были приглашены в деревню воспользоваться гостеприимством павниев.
Габриэль и я подошли к странно одетым иностранцам. Оказалось, что они тоже искали нас; я узнал от них, что они уже давно находятся у павниев и отправились бы к команчам с целью побеседовать со мною о некоторых политических вопросах, если бы не узнали, что вожди этого племени питают крайнюю антипатию к обитателям Соединенных Штатов.
Дело заключалось в следующем: эти люди были эмиссары мормонов, новой секты, возникшей в Штатах и быстро возраставшей. Основателем секты был некто Джозеф Смит. Под знамя этого смелого и честолюбивого вождя отовсюду стекались толпы народа; они поселились на восточных берегах Миссисипи и основали там странное и опасное для Соединенных Штатов государство. Преследуя свои дальнейшие цели, этот современный апостол желал установить отношения мира и дружбы со всеми индейцами обширных западных территорий и с этой целью разослал послов к различным племенам, обитающим к востоку от Скалистых Гор. Узнав от сан-луиских трапперов, что иностранцы, давно уже поселившиеся среди шошонов тихоокеанского побережья, находятся теперь у команчей, Смит отправил своих эмиссаров к павниям с тем, чтобы они постарались отыскать нас и потолковать с нами о мероприятиях, какие могли бы быть приняты в видах заключения наступательного и оборонительного союза против американцев и техасцев между всеми племенами от Миссисипи до Западных озер.
