— Осень хорошая, — улыбнулся Лавуазье, — днем вода теплая еще. А ты, — он пощекотал белую шею, — трусиха. Работала откатчицей, а сама — даже по пояс в воду не зашла, визжала.
— Тут так тихо, — Констанца устроилась у него на коленях, — так спокойно, Антуан. "Даже уезжать не хочется, — вздохнула девушка.
— Да, — он провел губами по нежной щеке, — вернемся в Париж и опять урывками будем видеться. Ты поедешь куда-нибудь, будешь по своим интервью бегать, тем более, что весной все депутаты начнут в город собираться.
— С Маратом я больше встречаться не буду, — Констанца повернулась к нему. Лавуазье увидел, как похолодели ее темные глаза.
— Вот и хорошо, — он улыбнулся и шлепнул ее: "Пошли, я, как химик — умею обращаться с кислотами и солями, салат заправить смогу, да и рыбу тоже — приготовлю. А ты на стол накрой, Конни, — нежно попросил он. Констанца попросила: "Ничего мне больше не надо — только бы с ним быть, всегда. А ведь он меня на три десятка лет старше…, Не загадывай, — велела она себе. Подхватив корзинку, девушка прошла в дом.
Но все время, пока она ставила на стол грубые, фаянсовые тарелки, она видела перед собой конверт, надписанный резким, мужским почерком. "Дорогая мадемуазель ди Амальфи, — читала она. "Со времени нашей последней встречи прошло больше месяца, и я беспокоюсь — все ли у вас в порядке. Пожалуйста, сообщите мне, где и когда мы сможем увидеться. С искренним уважением к вам, Жан-Поль Марат".
— Нигде и никогда, — яростно, брызгая чернилами, порвав бумагу, написала Констанца. Скомкав его записку, она швырнула бумагу в камин. "Надо было добавить: "Горите в аду", — хмыкнула девушка, открывая бутылку бордо, — впрочем, он атеист. Или просто: "Иди к черту, мерзавец".
— Стоит, — Лавуазье обнял ее и забрал вино, — шепчет что-то…, Статью, что ли, придумываешь очередную?
Констанца поцеловала его "Эту статью я писать не буду, и хорошо, что так. Ой, — она посмотрела на стол, — очень хочется есть".
На дощатом полу рядом с кроватью горела свеча, Констанца лежала головой на его плече и Лавуазье подумал:
— Гармония. Все правильно, все так и должно быть. Как будто Господь ее только для меня сотворил, и мне же одному и отдал. Не одному, — он улыбнулся, — но все, что было раньше — то было, а теперь — мы вместе. Девочка моя, любимая, — он пошевелился: "Ты ведь уйдешь от меня, Конни. Встретишь кого-нибудь моложе, выйдешь замуж…"
Констанца потянулась. Приникнув к нему, девушка отбросила простыню: "Венчаться я не буду, а по-другому тут, в Старом Свете, замуж не выйти. И вообще, — она стала медленно, нежно целовать его, — я всегда буду с тобой, Антуан. Больше мне ничего не надо. Только ты и газета".
— Иди сюда, — он устроил ее на себе. Наклонив рыжую, стриженую голову, он шепнул: "Я тоже — всегда буду с тобой, обещаю, Конни. Пока я жив"
— Вот так и надо, — задыхаясь, сказала себе Констанца. "С дядей Теодором — он обнимал меня и думал о другой женщине, называл меня ее именем…"
— Конни, — он оторвался от ее губ, на одно мгновение, — Конни, радость моя, мое счастье…
— Да! — крикнула она, забыв обо всем, видя только его глаза — лазоревые, ласковые, слыша его шепот, чувствуя его руки, что обнимали ее. "Люблю, люблю тебя…"
В открытое окно дул ветер с реки. Пламя свечи колебалось, и, наконец, зашипев, потухло.
Марат пробрался между столиками кофейни. Щелкнув пальцами, он велел официанту: "Заварите свежего". Робеспьер сидел, развернув газету, дымя сигарой, и не сразу его заметил. "Что пишут? — усмехаясь, поинтересовался Марат. "Как здоровье его высочества дофина?"
— Пока не сдох, — коротко ответил Робеспьер и сложил Mercure de Francе: "Надо будет сходить через пару дней к мадемуазель Бенджаман. Она, наверняка, уже выгнала эту дуру. Утешить ее, так сказать".
— Ты не забывай, Жан-Поль, — тихо сказал Робеспьер, — даже если дофин умрет, у Бурбона есть еще один сын. Впрочем, вся эта семейка обречена. Нам нужна будет своя газета — уже следующим летом. Все эти официальные листки годятся только на то, чтобы задницу подтирать, — он брезгливо поморщился.
— Деньги, — коротко отозвался Марат. "Будет золото, — я тебе хоть десять газет издам, Максимилиан. И вот еще что, — смуглое лицо, на мгновение, исказилось, — ты все еще ведешь этот список иностранцев и аристократов?"
— А как же, — лениво ответил Робеспьер, щурясь от полуденного солнца. Колокола Сен-Жермен де-Пре забили к обедне, стайка воробьев на мостовой вспорхнула. Марат сказал: "Занеси туда еще одного человека".
— Гордячка, — подумал он, закуривая. "Ничего, как только мы придем к власти — я ее навещу в тюрьме. Она все, что угодно сделает, чтобы оттуда выйти, на коленях за мной поползет".
— Отказала тебе, — Робеспьер захлопнул блокнот и стал серебряным ножичком вычищать грязь из-под ногтей. "А что ты хотел, мой друг? Она богата, родственница этого Экзетера, молода, а ты не можешь похвастаться ни юностью, ни красотой, ни, — он со значением посмотрел на обтрепанный сюртук соседа, — хотя бы деньгами. Ничего, — Робеспьер поднял бровь, — придет и наше время, Жан-Поль, надо просто подождать".
Марат увидел на тротуаре напротив знакомую, рыжую голову, мощный разворот прямой спины, и хмыкнул: "Торопится месье Корнель. И священник с ним, этот отец Анри. Интересно, куда это они собрались?".
Робеспьер выдохнул клуб дыма. Закрыв глаза, он повторил: "Надо просто подождать".
Темнота медленно рассеивалась. Жанна дрогнула ресницами: "Болит. Господи, где я? Я помню, как он меня выгнал, как я выбежала на улицу, потом лошади…, И все. А дитя? Господи, только бы с ним ничего не случилось…"
Она застонала и вдохнула запах роз.
— Слава Богу! — услышала Жанна голос Тео. Женщина пошевелилась и с трудом открыла глаза. Она лежала на большой, под кружевным балдахином, кровати, вокруг были знакомые, шелковые, с вышитыми цветами обои. Жанна почувствовала ласковую, мягкую руку на своем лбу и увидела, совсем рядом, черные, огромные, заплаканные глаза.
— Девочка моя, — всхлипнула Тео, — слава Богу, все хорошо. Милая моя…, - гранатовые губы задрожали. Жанна сглотнула: "Тео…, Что со мной?"
— Ты попала под карету, — Тео вытерла слезы.
— Тебя отвезли в госпиталь Сорбонны. Слава Богу, что там сегодня дежурил профессор Бойер, он у нас бывал в гостях, и сразу тебя узнал. У тебя просто ушибы, ссадины, и все. Надо полежать, и ты выздоровеешь. Но я так боялась, так боялась, милая. Даже месье Корнеля за священником послала. Он тут, и Марта тоже, и профессор Бойер…, - Тео встала, чтобы открыть дверь. Жанна подумала: "А дитя? Она ничего не говорит. Если бы я его потеряла — она бы сказала, наверное. Господи, помоги мне".
