Впрочем, парень и не пробовал сопротивляться: он слишком обессилел, чтобы бороться за свою жизнь.
— Что вы собираетесь делать, дядя? — только прошептал он.
— Сейчас увидишь!
Жиль присел на чурбан и принялся точить нож, захваченный из кухни. Потрясенный этими жуткими приготовлениями, Жилло издал душераздирающий стон.
В этот момент в подвал вошел маршал де Данвиль.
— А ну, прекрати визжать, как поросенок на бойне! — гаркнул дядя на племянника. — Если не замолчишь — прирежу!
Жилло тут же затих.
«Вроде бы он не собирается меня прикончить. Но что же он намерен делать?» — соображал парень.
— Так вот, — провозгласил Жиль. — Сейчас я устрою над тобой суд — и буду судить по справедливости. То есть — смягчу приговор, если ты того заслуживаешь. Отвечай мне честно!
— Разумеется, разумеется! Клянусь вам!
Жилло нервно косился на нож, старик же приступил к допросу.
— Стало быть, ты побежал за экипажем и выследил, куда монсеньор увез женщин.
— Верно, дядя.
— Тебя кто-нибудь заметил?
— По-моему, меня видел господин д'Аспремон, но, похоже, не узнал…
— А кой черт тебя понесло за каретой?
— Да просто так, интересно было…
— Вот и доинтересовался…
— О, дядя, как я раскаиваюсь…
— А какой дьявол тянул тебя за язык, когда ты выложил все Пардальянам?
— Не дьявол, а ужас… я испугался, что останусь без ушей!
— Слизняк! За уши он боялся! Я вот не колеблясь отдал бы этим негодяям все свое богатство, хотя по мне лишиться денег — хуже, чем лишиться жизни. Да понимаешь ли ты, какие несчастья ты навлек на нашего дорогого господина?
— Сжальтесь! Простите!
— А обо мне ты подумал? Как я взгляну теперь монсеньору в глаза?
Горе старого Жиля было абсолютно непритворным. Он схватился руками за голову и мучительно решал вопрос: что ужаснее — безвременная кончина или ярость хозяина. Но скоро управляющий сообразил, что Жилло может засвидетельствовать, сколь мужественно вел себя его дядя, даже под страхом смерти не выдавший тайну маршала. Значит, парню надо сохранить жизнь.
— Слушай же! — заявил Жиль. — Я не буду убивать тебя, а уж монсеньор пусть делает с тобой все, что пожелает. Но я обязан покарать тебя за трусость и измену; ты опозорил наше имя… Я не упоминаю уже о взломанном ларе…
— Это не я! Я тут ни при чем! — взвыл Жилло.
— Я уже не упоминаю о том, — хладнокровно продолжал управляющий, — что ты хотел обокрасть меня. Лучше бы ты меня зарезал, но не трогал золота… Однако я прощаю тебе это гнусное злодейство. Ну, а монсеньор выслушает тебя и сам решит, какого наказания ты заслуживаешь. Но ты не скроешь от хозяина ни одной мелочи из того, что здесь произошло.
— Богом клянусь!
— Ладно. Однако я отомщу тебе за ту подлость, которую ты устроил лично мне: ведь из-за твоей измены монсеньор может и меня вышвырнуть со службы. Так вот: за то, что ты предал и нашего господина, и родного дядю, желая уберечь свои дурацкие уши, я тебе их и отрежу! Это расплата за твое преступление!
— О, нет!.. Не надо!.. Смилуйтесь!.. — заголосил Жилло.
Но Жиль невозмутимо поднялся, проверил ногтем, остр ли нож, и шагнул к племяннику. Белый, как мел, Жилло попробовал было поторговаться:
— А может, отрежете только одно?
Но не успел он договорить, как управляющий оттянул правое ухо парня и отхватил его одним ударом ножа. Жилло истошно завопил, а ухо шлепнулось на землю.
— Хоть одно… хоть одно оставьте! — кричал Жилло, обезумев от ужаса и боли.
Затем бедная жертва лишилась чувств. А дядя спокойно ухватился за левое ухо, и в тот же миг оно упало наземь рядом с правым.
«От судьбы не уйдешь», — утверждают фаталисты. Похоже, Жилло на роду было написано потерять когда-нибудь свои огромные уши, которыми наделила его щедрая природа.
Закончив свое дело, Жиль удовлетворенно хмыкнул, но, обозрев недвижное, окровавленное тело племянника, заволновался:
— Как бы этот идиот не окочурился! Кто же тогда расскажет хозяину всю правду?
Жиль помчался в буфетную, откуда притащил воду, подслащенное вино, сердечный эликсир и ткань для перевязки. Он промыл парню раны, смазал их вином, аккуратно забинтовал и влил Жилло в рот несколько капель укрепляющей настойки. Жилло очухался, стал дико озираться по сторонам и наконец схватился руками за голову: он, наверное, решил, что все случившееся — лишь кошмарный сон. Однако ушей парень не обнаружил!..
Он горестно всхлипнул.
— Ну, что скулишь? — поинтересовался Жиль, ухмыляясь с дьявольским ехидством.
— А как же я теперь слышать буду?
— Осел — он и есть осел! — констатировал управляющий вместо утешения.
Затем он помог Жилло подняться, поставив его на ноги, и милые родственнички поплелись к выходу из подвала. Но вдруг они замерли: слабый свет догорающего факела озарил высокую мужскую фигуру. Перед дядей и племянником возник маршал де Данвиль!
— Монсеньор! — воскликнул Жиль и бросился на колени.
— Что тут происходит? — холодно осведомился маршал.
— О, монсеньор! Случилась страшная беда! Но я ни в чем не виноват, поверьте! Я сторожил их, как вы приказывали… Но злой рок… и мой дурак племянник…
— Говори же толком! — грозно потребовал Данвиль.
— Монсеньор, к несчастью, Пардальян узнал, куда вы увезли узниц. Я думаю, он уже освободил их.
— И ты тут ни при чем?
— Клянусь, монсеньор, это не я выдал вашу тайну! Спросите моего подлейшего племянника. Я только что отрезал этому уроду уши.
— Ладно, ладно. Мне вполне достаточно твоего слова, Жиль.
— Ах, монсеньор! — в полном восторге вскричал управляющий. — Для меня нет большей награды, чем ваше доверие. Однажды вы подарили мне целых пятьсот экю — и то я не так обрадовался.
— Значит, я могу полагаться на тебя?
— Я ваш преданнейший слуга, монсеньор! Говорите, повелевайте, моя жизнь принадлежит вам!
— Ты готов на все? Мы ведь должны разыскать беглянок…
— Прикажите — и я отдам всю свою кровь до последней капли…
— Что ж, пошли! Твоя хитрость нам очень и очень пригодится. Крови твоей мне не надо, но дело, которое я тебе поручу, будет потруднее, чем геройская смерть за своего господина в жаркой битве…
— Я не подведу вас, монсеньор!
Старик гордо вскинул голову. Еще бы! Маршал заявил, что верит его слову, будто Жиль — не простой лакей, а настоящий дворянин… Маршал советовался с ним! Беседовал с управляющим почти как с равным…
Жиль почувствовал, что силы его удвоились. Он не сомневался: его ждет победа, а потом и награда.
Задумчивый Данвиль поднялся по лестнице к выходу из погреба.
— Монсеньор, — спросил Жиль, — а что делать с этим болваном?
— С каким болваном?
