— Ну, — спросил ульмен через некоторое время, — иль мой отец не знает имени человека, который должен ответить за убийство?
— Знаю, — мрачно буркнул колдун.
— Зачем же вдохновенный махи молчит, когда труп вопиет о мщении?
— Потому, — отвечал махи, глядя прямо в лицо новоприбывшему предводителю. — Что есть сильные люди, которые смеются над человеческой справедливостью.
Глаза всех обратились теперь к тому, на кого косвенно указал махи как на убийцу. Это был не кто иной, как предводитель пуэльхов, столь дружелюбно познакомившийся с французами. Его звали Трантоиль Ланек (Глубокая Лощина).
— Виновный, — яростно вскричал ульмен, — не избежит моего правого мщения, как бы высоко он ни стоял среди племени. Говори, махи, не бойся! Клянусь, тот, чье имя ты произнесешь, умрет!
Махи выпрямился. Он медленно поднял руку и посреди всеобщего мучительного ожидания указал на названного предводителя. Громким, но дрожащим голосом он произнес:
— Исполняй свою клятву, ульмен; вот убийца твоего отца! Трантоиль Ланек умертвил его.
И махи закрыл лицо краем своего пончо, словно сильно опечаленный сделанным им открытием. При страшных словах колдуна воцарилось гробовое молчание. Трантоиль Ланека меньше всех можно было подозревать; его все любили и почитали за храбрость, искренность и великодушие. Когда первое удивление прошло, толпа быстро отшатнулась от мнимого убийцы, и он остался лицом к лицу с тем, в чьей смерти его обвиняли. Трантоиль Ланек остался спокоен, — лишь улыбка презрения змеилась на его губах. Он сошел с коня и выжидал. Ульмен медленно подошел к нему и, остановившись за несколько шагов, сказал печально:
— За что ты убил моего отца, Трантоиль Ланек? Он любил тебя, как и я. Разве я тебе не пенни?
— Я не убивал твоего отца, Курумила9, — отвечал предводитель искренним тоном, который убедил бы любого сомневающегося человека, но не того, к кому он обращался.
— Махи сказал, — отвечал Курумила.
— Он лжет.
— Нет, махи не может лгать, он вдохновлен Пиллианом. Ты, твоя жена и дети должны умереть — этого требует закон.
Не удостаивая его ответом, предводитель бросил свое оружие и стал подле кровавого кола, вбитого перед хижиной, — хранительницей священного идола. Возле кола образовался круг, были приведены жена и дети предводителя. Тотчас же начались приготовления к казни, так как нельзя было похоронить вождя, — пока не будет умерщвлен его убийца. Махи торжествовал. Единственный человек, осмелившийся восставать против его мошенничеств и обманов, был обречен на— смерть, и махи делался полновластным главою племени. По знаку Курумилы, два индейца подошли к предводителю и, невзирая на вопли и плач его жены и детей, начали привязывать его к колу.
Оба француза присутствовали при этом бесчеловечном зрелище. Луи был возмущен мошенничеством махи и легковерностью индейцев.
— Нет, — сказал он своему другу, — мы не должны позволить совершиться этому убийству! Я не хочу быть свидетелем подобной несправедливости! Пусть я погибну, но попытаюсь спасти несчастного, который так искренно подружился с нами!
— Правда, — раздумчиво сказал Валентин, — Трантоиль Ланек, как они его называют, честный малый, и я полюбил его. Но что ж мы можем сделать?
— О, — вскричал Луи, хватаясь за пистолеты, — мы бросимся на его врагов! Каждый из нас убьет человек пять-шесть.
— Так, а остальные убьют нас, и мы не спасем того, за кого погибнем? Негодное средство! Подумаем, нельзя ли чего сделать?
— Надо спешить, сейчас начнут!
Валентин подумал несколько секунд и вдруг ударил себя по лбу.
— А, — сказал он с плутоватой усмешкой, — догадался! Только хитрость поможет нам. Постой-ка, я примусь за фокусы, вспомню старину; это поможет нам. Но поклянись, что ты не будешь мешать мне.
— Клянусь, если ты спасешь его.
— Я покажу этим дикарям, что я похитрее их! И Валентин въехал в середину круга.
— Постойте минуту! — громко закричал он. Неожиданное появление этого человека, которого
никто не заметил до того, заставило всех оглянуться с удивлением. Луи, положив руку на пистолеты, жадно следил за всеми движениями своего друга, готовый при малейшей опасности броситься ему на помощь.
— Не будем медлить, — продолжал Валентин, — время дорого. Вы поступаете, как глупцы, а ваш махи — негодяй. Как, вы хотите по пустому наговору убить лучшего из ваших предводителей?
И, подбоченясь, он смело поглядел вокруг. Индейцы, по своему обычаю, выслушали спокойно эту странную речь, ничем не выражая своего удивления. Тут Курумила подошел к Валентину.
— Пусть мой бледнолицый брат уйдет прочь, — сказал он холодно. — Ему неизвестны законы пуэльхов. Этот человек приговорен, и он умрет — махи указал на него.
— Как это глупо, — сказал Валентин, пожимая плечами. — Говорят вам, что ваш махи такой же колдун, как я аукас. Верьте мне, он дурачит вас, и я докажу это, коли хотите.
— Что скажет мой отец? — спросил Курумила махи, который холодно и неподвижно стоял подле трупа.
Знахарь презрительно улыбнулся и сказал с насмешкой:
— Когда бледнолицые говорили слово правды? Пусть этот докажет, если может, правду слов своих!
— Пусть будет так, — сказал ульмен, — мурух может говорить.
— Отлично! — улыбнулся Валентин. — Хоть этот колдун и говорит с полной уверенностью, мне нетрудно доказать, что он обманщик.
— Посмотрим, — сказал Курумила.
Индейцы с любопытством подошли ближе. Луи не понимал, что затевает его друг. Он только догадывался, что тот задумал какую-то каверзу, и столь же нетерпеливо, как остальные, ожидал исхода его борьбы с колдуном.
— Постойте, — сказал с уверенностью колдун, — что сделают мои братья, если я докажу, что мое обвинение справедливо?
— Смерть бледнолицему! — холодно сказал Курумила.
— Согласен, — с решительностью отвечал Валентин.
Тут француз выпрямился, нахмурил брови и сколь возможно громко вскричал:
— Я великий мудрец!
Индейцы почтительно наклонили головы; ученость европейцев хорошо известна им и пользуется беспрекословным уважением.
— Трантоиль Ланек не убивал предводителя, — продолжал с уверенностью француз, — его убил сам махи.
Удивление и страх овладели всеми.
— Я? — вскричал удивленный колдун.
— Ты, и тебе это очень хорошо известно, — отвечал Валентин и так посмотрел на махи, что тому стало жутко.
— Чужеземец, — величественно сказал Трантоиль Ланек, — незачем тебе защищать меня. Мои братья считают меня виновным, и я, хотя не виновен, должен умереть.
— Твоя решительность удивительна, но безрассудна, — отвечал Валентин.
