В последнее время регент всё чаще стал подумывать: не послать ли ему в подарок советнику, скажем, дорогой перстень, пропитанный медленнодействующим ядом? Конечно, такой яд безумно дорог и в Поднебесной не найдётся ни одного смельчака, согласившегося бы его изготовить. Видимо, придётся отправить верного человека в Китай. Уж там, особенно в Пекине, можно при желании найти что угодно.
«Что ж, остановлюсь на подарке для старого Фусю… Он прожил слишком долгую жизнь… А, если он не примет подарок?.. Надо найти нужного человека, которому советник доверяет. Или доверял… Медлить нельзя: императорская казна будет неустанно пополняться за счёт доходов Нобунаги. Не хватало ещё, чтобы мальчишка направил эти средства на укрепление своих войск…» – размышлял регент.
Тоётоми взглянул на наложницу – она дремала, тончайшая юката была распахнута, упругая грудь притягательно вздымалась при каждом вздохе. Он прильнул щекой к животу женщины, погладил её стройные ноги и ощутил желание.
* * *
Хитоми пробудилась рано, едва забрезжил рассвет и наступил час Зайца*. Она сладко потянулась и снова укуталась шёлковым одеялом. Через два дня ей исполнится двенадцать, и она станет взрослой девушкой, возможно отец заключит выгодный союз и выдаст её замуж…
Хитоми свернулась калачиком, ей вовсе не хотелось думать о замужестве, она ещё слишком молода для того, чтобы возлечь на брачное ложе с мужчиной и удовлетворить его желания. Она вообще смутно представляла, как это делается, хотя знала, что все невесты перед свадьбой проходят специальное обучение, дабы не опозорить свой род неумелыми действиями во время первой брачной ночи.
Хитоми, конечно, слышала, как молодые служанки шепчутся, обсуждая достоинства того или иного самурая, вассалов её отца, Оды Нобунаги, – и только, на этом её познания о любви заканчивались. Девочка, теперь уже можно сказать, девушка, ибо три дня по достижении совершеннолетия пролетят быстро, сожалела, что ей не с кем посоветоваться – мать умерла вторыми родами. Пожалуй, Хитоми не постеснялась бы обратиться к наложнице отца, но он изгнал её из замка ещё давно. С тех пор Ода Нобунага не испытывал длительной привязанности к женщинам, постоянно меняя наложниц и, довольствуясь ласками избранных служанок. Те же почитали внимание господина за честь и всячески старались доставить ему удовольствие.
Хитоми не хотелось больше лежать, она встала и накинула поверх юкаты верхнее шёлковое кимоно. Оби* завязывать не хотелось – слишком долгое и кропотливое занятие.
Девушка открыла заветный сундук, в нём хранились дорогие девичьему сердцу вещи, в том числе и Кодзики[12], ещё принадлежавший покойной матери.
Она развернула первый свиток:
«В те времена, когда Хаос уже начал сгущаться, но ещё не было явлены ни Силы, ни Формы, и не было ничего ещё Имени, и ни в чём Деяния, кто мог бы познать его образ?
Но вот впервые настало разделение Небо-Земли, и три божества совершили почин творения; и раскрылись Мужское и Женское начала, и Два духа стали родоначальниками всех вещей…»[13]
Хитоми часто читала Кодзики, ей казалось, что божественные свитки навсегда сохранили тепло материнских рук и так она может соприкоснуться с духом матери.
– Слышишь ли ты меня, мама? Мне так не хватает тебя…
Девушка расположилась на татами, прижала Кодзики к груди, закрыла глаза и попыталась вызвать из глубин памяти дорогой образ матери. Прошло почти шесть лет со дня её смерти, и милые сердцу черты постепенно теряли чёткость, они удалялись всё дальше и дальше…
Хитоми тряхнула головой, отчего длинные волосы, слегка собранные на затылке в узел, рассыпались и разметались по татами. Она убрала свиток обратно в сундучок, закрыла его, раздвинула фусуме и выглянула из комнаты. В замке Адзути стояла тишина, даже Ода Нобунага, имевший привычку пробуждаться в час Тигра*, едва небосвод озариться всполохами восхода, спал после прибытия из Киото.
Хитоми выскользнула из комнаты и, не торопясь, ибо длинное кимоно, не подхваченное оби, не позволяло двигаться иначе, направилась к лестнице, ведущей на нижний ярус замка.
До слуха Хисикава Моронобу донёсся лёгкий шелест. Он, как истинный самурай, исполнявший свой долг, внутреннюю охрану замка Адзути, мгновенно сосредоточился, приготовившись извлечь из-за пояса вакидзаси. Но затем он уловил тончайший аромат сирени, который мог принадлежать только госпоже Хитоми.
Моронобу увидел девушку, спускавшуюся по лестнице. Первые лучи солнца, проникавшие через множество сёдзи*, придавали ей сходство с мифическим существом. Они падали на шёлковое кимоно, отчего одеяние, бледно-голубого цвета, принимало оттенок фиолетового; чёрные волосы девушки отливали медью, её белая матовая кожа, словно созданная искусным фарфористом, казалась прозрачно-бледной…
Самурай замер, он почувствовал, как по спине пробежали «мурашки», внизу живота начало пульсировать… Он устыдился своих чувств, но ничего не мог поделать – Хитоми вызывала в нём желание.
Девушка поравнялась с ним и улыбнулась. Её необычный миндалевидный разрез глаз в то же время с неким кокетливым прищуром, который она унаследовала от матери, госпожи Но-Химэ, что была из древнейшего племени Айнов[14], завораживал.
– Госпожа! – обратился Моронобу, подавив волнение и едва узнав свой голос.
Девушка остановилась и взглянула на самурая, широко распахнув глаза от удивления – вассалы отца избегали разговаривать с ней.
Моронобу немного оробел, но быстро взял себя в руки.
– Вы рано пробудились, госпожа. Ещё не наступил час Дракона… В замке все спят…
– Я знаю. Как вас зовут?
Самурай поклонился.
– Хисикава Моронобу, моя госпожа.
– О! Так вы верно, сын того самого храброго вассала, который пять лет назад спас отца от верной смерти?! – спросила Хитоми. Самурай скромно поклонился: действительно Ода Нобунага был обязан его отцу жизнью. – Вы не так давно на службе?
– Да, моя госпожа.
Любопытство Хитоми было удовлетворено сполна, единственное, что она хотела бы ещё узнать: сколько же лет красивому самураю? Она опять улыбнулась, решив, что, скорее всего, – шестнадцать. Иначе отец не взял бы его на службу и не доверил охранять Адзути.
Хитоми направилась к сёдзи, ведущей в сторону небольшого замкового пруда.
– Госпожа желает помолиться в Адзэкуру[15]? – дерзнул спросить Моронобу.
Хитоми, не поворачиваясь, кивнула, раздвинула сёдзи и с удовольствием вдохнула свежий утренний воздух.
Наслаждаясь кратковременной прохладой, которая бесследно исчезнет к часу Змеи* и воздух вновь раскалится так, что тяжело будет дышать, Хитоми направилась к замковому пруду, где на сваях возвышалось святилище.
