– И по-прежнему сохранять тайну? – спросила Мария.
– Самую строгую, я этого требую! Жив ли я буду или умру, пусть никто не знает, от кого идет эта помощь; пусть ваш отец, ваша мать и ваши дети не узнают никогда – эта тайна должна умереть с нами.
– Ваша воля будет исполнена, – отвечала Мария, поклонившись.
– Прощайте, друзья мои, – сказал А., направляясь к двери.
– Вы пойдете один в такой час, в такую вьюгу?! – вскричала Мария.
– Чего мне бояться?
– Мало ли в Париже шального народа!
– Для разбойников у меня есть золото в кармане, чтобы выкупить свою волю. Если же этого будет недостаточно, у меня за поясом есть пара пистолетов и, кроме того, шпага.
Отворив дверь, А. сделал прощальное движение рукой Андре и Марии и пошел по улице Гранж-Бательер, на которой находилось тогда только три дома, напротив кладбища. Снег не переставал сыпать. А. надел маску и, закутавшись в плащ, пошел быстрыми шагами вдоль высокой стены Люксембургского отеля. Когда он проходил по улице Сен-Фиаукр, вдруг раздалось пение петуха. При громком «кукареку» А. остановился. Его окружили шесть человек. В правой руке у них было по пистолету, а в левой – шпаги с короткими и толстыми клинками. Руки шестого были спрятаны в карманы полукафтана.
Эти шестеро были одеты в лохмотья, а лица их вымазаны красной и черной красками. Ничто не могло быть страшнее этих существ, как будто свалившихся с неба.
А. осмотрелся вокруг, по-видимому без малейшего беспокойства.
– Чего вы хотите? – спросил он твердым голосом, не становясь в оборонительную позицию.
Один из бандитов, руки которого были засунуты в карманы, медленно подошел к нему.
– Не купите ли яичко, сударь? – осведомился он.
Вытянув вперед правую руку, он открыл ладонь, на которой лежало красное яйцо с белым крестом.
– Яйцо? – повторил А.
– Да, двадцать луидоров взамен этого роскошного яйца, которое обеспечит вам спокойствие на всю ночь.
– А если у меня нет двадцати луидоров?
– Мы вас обыщем и возьмем, сколько есть, а затем вам придется погостить у нас, пока не расплатитесь полностью.
– А если у меня их нет?
– Вы в маске, хорошо одеты, у вас наружность дворянина, вы возвращаетесь с какого-нибудь любовного свидания, вы вельможа, стало быть богаты.
– Если ты ошибаешься…
– Я не ошибаюсь. Платите, сударь!
– А если со мною денег больше, чем ты думаешь?
– Я прошу у вас только двадцать луидоров: это наше правило; но если хотите, можете купить безопасность на следующую ночь, взяв другие яйца и заплатив за них.
– Кто мне поручится за мою безопасность?
– Слово Петуха.
– А если я буду защищаться? – спросил А., вдруг раскрыв свой плащ и выхватив два пистолета, заткнутые за пояс. Разбойник не пошевелился; пятеро других тотчас приблизились и окружили А.
– Не сопротивляйся! – крикнул тот, кто назвал себя Петухом. – Плати или умри!
– Я заплачу, – согласился А. и, вынув из кармана двадцать луидоров, протянул их разбойнику; тот взял деньги одной рукой, а другой подал яйцо.
– Квиты! – кивнул он. – Вы можете идти, куда хотите; а если кто-нибудь остановит, то покажите это яйцо – вас пропустят.
Он поклонился, вновь раздался петушиный крик, и бандиты исчезли. Куда они девались – невозможно было сказать.
А. осмотрелся и спокойно продолжал свой путь, как будто с ним ничего не случилось.
Несколько минут спустя, он дошел до предместья СенДени. Здесь возвышался монастырь Сестер Милосердия, называемых тогда Серыми Сестрами. Он находился на углу улиц Сен-Дени и Сен-Лоран. День и ночь его дверь была полуоткрыта, рядом с ней висел колокол, в который любой мог позвонить.
А. остановился перед низкой дверью и тихо позвонил. Дверь отворилась; небольшая лампа слабо освещала прихожую, выходившую на монастырский двор.
В прихожей сидела сестра милосердия в костюме, который не изменился с 1633 года – с тех пор, когда Венсан де Поль приказал Луизе де Мальяк, основательнице этого ордена, надеть его в первый раз. Большой накрахмаленный чепец скрывал ее лицо, но по голосу можно было угадать, что она молода.
– Чего хочет брат мой? – спросила она.
– Поговорить с матушкой от имени страждущих, – отвечал А. – Вы знаете, что сегодня 30 января, сестра моя?
А. сделал заметное ударение на дате. Сестра милосердия посторонилась, став к стене.
– Матушка ждет вас в часовне, – сказала она тихо.
А. прошел через двор в часовню, возвышавшуюся в центре здания. Лампа, свисавшая со свода, слабо освещала часовню.
Женщина в одежде сестры милосердия стояла на коленях перед алтарем и молилась, перебирая четки костлявыми руками. А. медленно подошел и встал на колени возле нее, несколько позади.
– Помолитесь за меня! – тихо произнес он.
Сестра милосердия слегка повернула голову; она, повидимому, нисколько не была удивлена, увидев человека в черной бархатной маске. Она перекрестилась и поднялась с колен.
– А! Это вы, брат мой, – сказала монашка.
– Сегодня 30 января, сестра моя, – напомнил он, – и четвертый час утра.
– Я вас ждала.
А. оставался на коленях; у него в руках был небольшой ящик, который он протянул сестре милосердия.
– Вот мое обычное приношение.
Сестра милосердия взяла ящик, подошла к алтарю и поставила его на первую ступень.
– Да примет этот дар наш Создатель! – воскликнула она. – И пусть мольбы всех страждущих, участь которых вы облегчаете, вознесутся к Нему и вымолят у Него милосердие к вам.
А. медленно приподнялся, низко поклонился сестре милосердия, потом пошел к двери часовни. Сестра милосердия поспешила его опередить и, окунув пальцы в святую воду, подала ему кропильницу. А. казался очень взволнованным.
– Сестра моя, – проговорил он, – моя рука не смеет коснуться вашей…
– Почему?
– Потому что ваша рука чиста, а моя осквернена.
Сестра милосердия покачала головой.
– Брат мой, – сказала она, – я не знаю, кто вы, потому что никогда не видела вашего лица и не знаю вашего имени; мне неизвестно ваше прошлое; но я знаю, что вы делаете. Вот уже четвертый год подряд 30 января ночью вы приносите мне, в эту часовню, сто тысяч ливров и просите тайно раздавать эти деньги страждущим. Сто тысяч ливров спасли жизнь многим больным! Дело, исполняемое вами втайне, есть дело благочестивое. Какой проступок совершили вы – я не знаю, но милосердие всемогущего Господа неистощимо, а доказательством, что это милосердие распространяется на вас, служит то, что в эти два года, особенно в нынешнем, все, кому я помогала вашими деньгами, выздоровели скорее.
А. сложил руки.
– Неужели? – спросил он в сильном волнении.
Сестра милосердия кивнула. А. поклонился ей:
