— Вы, сеньор дон Альбино, как говорят, tierras adentro (туземец континентальный), какого вы мнения о наших приморских ураганах?
— Те, которые вам сказали, дон Маркос, что я уроженец центральных провинций, ошиблись. Детство мое протекло в морских портах, а юность свою я провел почти всю в плавании по обоим океанам, и ежели я в настоящее время не моряк, то зато я долгое время был им. Напротив, я consteno.
Дон Маркос вдруг выпрямился; его серые глаза метнули молнии.
— Вы моряк? — вскрикнул он.
— Почему же вы не верите мне? — спокойно спросил молодой человек. — Ведь вы же моряк!..
— Это верно, — продолжал глухим голосом дон Маркос, — но я не моряк в том смысле, какой обыкновенно придают этому слову; я только скромный рыболов, добывающий жемчуг.
Молодой человек улыбнулся в свою очередь. Эта улыбка была иначе перетолкована доном Маркосом.
— Станем говорить откровенно, — сказал он.
— Я ничего более и не желаю, — сказал дон Альбино.
— Станете ли вы откровенно отвечать на мои вопросы?
— Я стану отвечать на них с такою же откровенностью, с какою вы будете отвечать на мои.
— Ах! — сказал он со сдержанным гневом. — Вы предлагаете мне условия?
— Вовсе нет; я ограничиваюсь только требованием полнейшей свободы и равенства.
Дон Маркос выскочил вдруг из-за стола и в продолжение нескольких минут ходил вдоль и поперек залы, склонив голову и скрестив руки на груди.
Наконец он остановился перед Марцелией и слегка дотронулся до ее плеча.
Молодая девушка вздрогнула и быстро повернулась к нему.
— Что вам угодно, батюшка? — спросила она кротко. Дон Маркос с гневом топнул ногою, но тотчас же опомнился.
— Милая дочь, — сказал он, — уйдите в вашу комнату, уже поздно.
Молодая девушка встала и, не сказав ни слова, вышла, а за нею последовал Линдо, который, казалось, постоянно следовал за нею.
Прошло несколько минут, в продолжение которых оба мужчины сохраняли безмолвие, наблюдая украдкой один за другим.
Маркос первый нарушил безмолвие.
Он сел против молодого человека и, налив ему стакан пюлька, спросил:
— Итак, вы моряк? — сказал он.
— Я был им.
— Да, я убежден в том, что в случае нужды вы сами сумеете защищать себя.
— Это верно, — возразил молодой человек, все более и более удивляясь.
Маркос опорожнил свой стакан и поставил его опять на стол.
— Дон Альбино, — сказал он, улыбаясь, — вы красивый молодой человек, а красивые юноши любят красивых девушек, не правда ли?
— Что вы хотите этим сказать?
— Эх! — произнес он с добродушием. — Я не более как грубый моряк, полурыболов, полуконтрабандист, подобно всем костеносам (прибрежным жителям), но Бог дал мне два глаза, я вижу ясно все.
— Я не понимаю вас, — пролепетал молодой человек.
— Ба! Ба! Напротив, вы прекрасно понимаете меня!.. Вы прекрасный охотник, и приманка, которая вас привлекает сюда, недалеко отсюда.
— Я ручаюсь вам…
— Полноте, я не слеп, повторяю вам; к тому же, черт возьми, в этом я не нахожу ничего дурного. Это закон природы. Сознаюсь вам, что ваши посещения стесняли меня; мне очень неприятно было видеть, что вы беспрестанно бродили вокруг моего домика; я задавался вопросом: к чему такой молодой человек, как вы, как говорят, богатый, так внезапно и сильно полюбил эти места, столь грустные. Теперь я все понял: вы моряк, вас привлекало море; случай свел вас с молодою девушкою, и вы стали посещать ее. Не правда ли? Ну, отвечайте откровенно.
Говоря это, дон Маркос переменил гордое выражение своей физиономии на выражение столь благосклонное, заговорил так ласково, что молодой человек ошибся.
— Вы могли это угадать, дон Маркос, — ответил он, улыбаясь.
— Пардье! Я в этом уверен.
— В случае, ежели бы ваши предположения оказались верными, что бы вы ответили мне?
— Во-первых, верны ли они?
— Допустим, что они верны.
— Итак, они верны?
Альбино сделал утвердительный жест.
— Ну, молодой человек, — возразил дон Маркос, — я не стану терять попусту слов. Вы мне нравитесь, потому что вы молоды и честны, во-вторых, потому что вы моряк, и, что важнее всего, это то, что только моряк может быть принят мною в семейство; я хочу, чтобы мужчина, с которым вступлю в родство, был одного со мною ремесла и мог бы в случае нужды помогать мне или в ловле жемчуга, или иначе. Понимаете ли вы меня?
— Вполне понял.
— И вы согласны и на это условие?
— Вполне согласен.
— Прекрасно! Но любите ли вы Марцелию?
— Да, я люблю ее.
— А… любит ли она вас?
Дон Альбино колебался.
— Ну что же? — продолжал дон Маркос с некоторым воодушевлением. — Вы не отвечаете на мой вопрос.
— Потому что я не могу ответить.
— Почему же?
— Потому что я только знаю состояние моего сердца; но ничто не дает мне права предрешать чувства Марцелии ко мне.
— Гм, — сказал дон Маркос, — это не ясно.
— Извините меня. Мне кажется, что я нравлюсь донне Марцелии; вот и все. Спросите лучше ее; она ваша дочь; она ответит вам.
— Марцелия не дочь мне! — закричал дон Маркос с гневом, стукнув кулаком по столу.
— Как? — с изумлением произнес молодой человек. — Марцелия не ваша дочь?
Дон Маркос сильно прикусил себе губы, но благодаря силе воли, которою был одарен, он успел подавить свое волнение и тотчас же оправился:
— Неужели вы не знаете этого? Вот это странно, — сказал он, — но так как вы живете далеко отсюда, то это не удивительно. Нет, Марцелия не дочь моя: она бедная сирота, и так как мы завели об этом разговор, то я считаю необходимым поскорее объяснить вам все, рассказав вкратце историю этой бедняжки. За ваше здоровье! — он чокнулся с доном Альбино и продолжал: — Я расскажу вам грустную историю, несмотря на то что она проста и коротка. Двадцать лет тому, мне было еще тогда двадцать четыре года, я был моряком, как и в настоящее время. Мой отец, старый солдат времен независимости, за которую он храбро дрался под командой Гидальго, Морелосов и других героев, прославивших эту славную эпоху, удалился за несколько миль отсюда, в Пуэбло, построенное на морском берегу, и занялся прежним своим ремеслом: ловлей жемчуга. Мой отец обыкновенно бывал грустным, мрачным и задумчивым; мать моя умерла, родивши меня. Он сосредоточил всю свою любовь на мне и воспитывал меня с нежностью и такими заботами, каких нельзя было ожидать от старого солдата, подобного ему, сердце которого было закалено в огне сотен битв.
Мы жили одни уединенно в домике, расположенном, так же как и этот, за деревней. Мне исполнилось десять лет; начиная с двухлетнего возраста я сопровождал уже отца на ловлю; вдруг в один вечер, возвратившись в наше ранчо, мы нашли в нем двери и окна полуоткрытыми первая комната была занята четырьмя особами.
