— О, боже, нет! Только не оба глаза! Нет! Нет! Нет! — безумно кричал Руфус, но бесполезно. Хьюберт оставался глух к мольбам. Последнее, что увидел в жизни Руфус — это раскаленный огненный стержень. И вновь острая боль пронзила его глаз. Но теперь он уже не мог видеть яркие пенящиеся пузырьки, он только почувствовал, как крупная горячая слеза медленно скатилась с левой щеки. Испытываемая им боль была столь невыносимой, что он впал в беспамятство.
И пока он лежал без сознания, в темницу вошла Матильда. То, что ей предстояло увидеть, не могло не бросить в дрожь. Краска сошла с ее лица.
— Он сказал тебе что-нибудь, Хьюберт? — спросила она небрежно, когда нашла в себе силы для этого.
— Пока еще нет, дорогая, — ответил ей муж. Он стоял, в изнеможении прислонившись к стене. — Но теперь он скажет все, как только придет в себя.
— Ты так устал, дорогой, — нежно произнесла она. — Я принесла тебе немного вина.
— Благослови тебя бог, любовь моя, — сказал он, испытывая к ней благодарность. — Должен признаться, я томим жаждой. Ты так добра, что позаботилась обо мне.
Он залпом осушил кубок и посмотрел на свою жертву, все еще находящуюся в забытьи.
— Пока ты здесь, дорогая, я приведу его в чувство, чтобы утолить твое любопытство, а заодно и свое.
— О нет, не стоит так спешить, — ответила она, испугавшись не на шутку. — Подождем, когда сознание само вернется к нему.
— Чепуха, — возразил муж, — чем скорее мы узнаем все, тем скорее сможем убить его, а потом отправимся в постель.
Он осклабился в ухмылке, предвкушая удовольствие, привлек ее к себе и крепко прижал к груди, чуть не задушив в объятиях и покрывая поцелуями. Как отвратительно это ни было, она охотно перенесла эту пытку, лишь бы только выиграть время. Но он вскоре отстранился от нее и обдал Руфуса холодной водой. Когда Руфус начал стонать, Хьюберт зачерпнул воду ковшом еще раз и выпил ее, потом опять наполнил ковш и выпил до дна.
— Пощади, пожалуйста, пощади, — жалобно заскулил ослепший Руфус.
— Имена, я хочу знать имена, — потребовал Хьюберт.
— Я скажу тебе, но только обещай, что прекратишь эти истязания, — умолял Руфус.
— Да, да, обещаю, — ответил Хьюберт, не имея при этом ни малейшего намерения сдержать свое слово. Он испытывал все возрастающую жажду и, подойдя к бадье, зачерпнул ковш воды.
— Это Матильда, твоя жена, и ее брат Уильям де Бург, — услышал он слабый, дрожащий голос.
— Что?! — прошипел Хьюберт.
Но, обернувшись, увидел, что Матильда, испытывая животный страх, трусливо жмется к стене. Его большие глаза выкатились в недоумении. Он не мог поверить собственным ушам.
— Ты? — произнес он.
Она ничего не ответила, только плотнее прижалась к стене, ожидая.
— Я у… у… у… у… — пытался сказать он. Но так и не смог произнести слово «убью».
Одной рукой он крепко сжал горло, которое горело изнутри, а другой вцепился в рубашку в том месте, где находился желудок. Матильда наблюдала, как начал действовать яд, который она положила в вино.
Он рухнул на пол, хватая ртом воздух и корчась от боли. Ноги его судорожно подергивались, когда он начал кататься по каменному полу. Вид у него был такой, будто желудок пронзили острым клинком. И вдруг, не сказав более ни слова, затих. Она знала, что он был мертв.
— Наконец-то, наконец-то, — шептала про себя Матильда.
Она посмотрела на жалкую фигуру, распростертую посреди комнаты. Она уставилась на пустые черные глазницы, пытаясь представить свою жизнь с этим человеком вместо своего мужа. Она медленно покачала головой, затем, взяв короткую цепь, закрепила на жаровне и потащила ее к середине комнаты.
— Не надо больше, не надо, ты обещал мне, — закричал встревоженный Руфус.
Матильда ничего не сказала, но продолжала тащить жаровню, пока та не оказалась на уровне его головы. Затем, взяв кусок кожи, она обернула им ручку стержня. Вытащив его из огня, она уперла стержень в край жаровни.
— Ты опять взял в руки это чудовище? — охваченный ужасом, закричал несчастный. — Ты обещал, ты обещал!
Матильда не ответила, но со всей силы толкнула стержень. Медленно жаровня начала крениться и потом опрокинулась. Ее раскаленные угли высыпались на голову Руфуса. Она бросила стержень и пошла прочь, гордая и свободная женщина. А привязанное тело тщетно дергалось и билось, но не издало ни звука, засыпанное грудой углей.
Перевод А. Сыровой
