— Так значит, ты сразу смекнул, что его убили? — дружеским тоном обратился Савельев к Демьяну. — А как же это? Мне вот и невдомек, как он помер…
— Вот глянул на него, все и увидал… — упорствовал Демьян, не обращая внимания на отчаянные взгляды старосты.
— Что же ты «увидал»?
— Да так, — неопределенно махнул рукой лесоруб, уже жалея о том, что сболтнул лишнее, — а только не сам он утоп…
— Ты давай не юли, — нахмурился Савельев, — говори все прямо! Я тебя за язык не тянул, сам вылез!
— Я чего… я ничего… — забормотал Демьян, виновато косясь то на жандармов, то на столичного начальника.
— Ну ты, дурак, отвечай! — прикрикнул на него Тихомиров, зловеще скалясь.
— В обчем, — нехотя начал тот, — привиделось мне оно…
— Он у нас в деревне, ваше высокородие, вроде колдуна, — улучив момент, пояснил вполголоса староста Епифан.
— Ясновидящий, что ли? — недоверчиво усмехнулся Савельев.
— Во-во, видится ему иногда! — подтвердил Скотников.
Жандармы растерянно переглянулись. Подобное свидетельство положительного и несклонного к мистицизму старосты явилось для них неожиданностью.
— Душегубов было двое, — вещал тем временем Демьян, прикрыв ладонью глаза, — чернявы, смуглы лицом, не из наших мест и говорят не по-нашему. Они покойничка обшарили, забрали у него денежки, опосля раскачали его и швырнули в трясину…
— Они убили его, чтобы ограбить? — недоверчиво спросил статский советник.
— Нет, не то, — покачал головой лесоруб, не открывая глаз. — Они будто не по своей воле это сделали… Над ними больший кто-то был…
— Ты и это увидал? — усомнился Савельев.
— Не… То ись… У них-то у самих на покойника зла не было… — замешкался Никитин. — Да и не сразу они ушли, поковыряли чуток лопатами землю… Будто бы могилу роют… Вид такой хотели дать. Видать, велели им зарыть покойничка, а тут подвернись болото…
— Зачем же они копали?
— А черт их знает! Может, барин приметливый. Углядит, что лопаты-от чистые, стало быть, приказ не сполнен, так задаст им жару…
— Так они что, слуги чьи-то? — зло спросил Тихомиров, которого, очевидно, бесил этот рассказ. Его белесые жидкие усы все заметнее дрожали над оттопыренной верхней губой.
— Не знамо, — покачал головой Демьян, — одежа-то богатая, навроде как у попа в престольный праздник. На груди, на плечах — золото, на рукавах, на спине даже… И кормленые такие, рослые, гладкие, хоть паши на них!
— Да, братец, мастер ты сказки рассказывать! — усмехнулся статский советник Савельев. — Жаль только, видения твои к протоколу не подошьешь, а то б я дело-то и закрыл!
Он велел мужикам отмерить десять шагов вокруг поваленного дерева, на чьих корнях был найден скелет, и копать в два штыка лопаты, тщательно прореживая землю и остатки болотной жижи через специальное сито, которое привез с собой. Провозившись до самой темноты, мужики ничего путного не обнаружили, кроме какого-то полуистлевшего тряпья да нескольких медных монет.
К помощи доктора Иннокентия Карловича Цвингеля Савельеву не раз приходилось прибегать еще в те времена, когда он служил старшим полицмейстером в гаванской управе благочиния. Маленький юркий старичок, всегда безупречно одетый, любящий во всем чистоту и порядок, строгий, как инквизитор, без тени улыбки на бледном, будто высеченном из мрамора лице, мог подробно, в деталях, описать последние минуты жизни почти любого покойника. Он изучал труп любовно долго, медленно продвигаясь вдоль тела, вооруженный огромной, позолоченной лупой. Свой вердикт доктор Цвингель произносил, исследовав желудок и кишки мертвеца, заглянув во все сердечные отделы и препарировав печенку. Вскрыв черепную коробку и извлекши оттуда желеобразный ком слизи, старичок давал заключение даже об умственных способностях усопшего. С помощью этого талантливого фанатика своего дела было раскрыто не одно кровавое преступление.
На этот раз доктор Цвингель был разочарован. Труп, пролежавший в болоте более полутора десятков лет, мог поведать не о многом. К моменту появления Савельева в анатомическом театре старик успел очистить от болотной тины и грязи почти все кости, за исключением лишь скрюченной кисти одной руки. Обширная комната, до потолка облицованная белыми кафельными плитками, была залита ярким утренним светом, проникавшим сквозь не зашторенные высокие окна. Застекленные шкафы, типа аптекарских, щегольски сияли чисто вымытыми стеклами, и даже страшные предметы, заключенные в них, — банки с заспиртованными частями тел и органами, — глядели невинно и приветливо, будто были обычными консервами и хранились в обычной, чистенькой, белой кухне. Хозяин «кухни», такой же чистенький старичок, озабоченно склонялся над телом, распростертым на мраморном столе, как повар, недовольный качеством присланного продукта.
— Увы, у меня такой случай впервые, — нехотя признался он статскому советнику. — Могу только определить возраст, примерно тридцать пять — сорок лет, и сказать, что это кости и зубы вполне здорового человека… Но это может любой анатом…
Доктор замолчал. Он еще ни разу не взглянул на собеседника, из чего можно было заключить, что Иннокентий Карлович не на шутку смущен.
— То есть следов насильственной смерти вы не обнаружили?
— Ни малейшего признака, — покачал головой тот. — Черепная коробка цела и невредима, она не подверглась каким-либо серьезным повреждениям, какие могли бы привести ее владельца к летальному исходу. Ребра все на месте, не раздроблены и даже не оцарапаны…
— Могло быть, к примеру, пулевое ранение в живот? — перебил его статский советник.
— Почему бы нет? — пожал плечами Цвингель. — Предположить можно что угодно. Ведь даже искусный удар ножа или шпаги в сердце мог не задеть ребер. Слишком много времени прошло, ваше высокородие, — заключил он. — Ничего существенного я сказать не могу.
Между тем доктор осторожно протирал тряпочкой ссохшиеся мышцы и кости правой кисти трупа. Вдруг что-то стукнуло о мраморную столешницу и покатилось на пол.
— Господи, что это?! — встрепенувшись, воскликнул Иннокентий Карлович.
Предмет размером с перепелиное яйцо подкатился к ногам Савельева. Он поднял его с пола, взял со стола одну из тряпок, тщательно обтер находку и поднес ее к свету. Это оказался зеленый камень, ограненный в форме капли. Лучи солнца заполыхали в его гранях и отбросили на мрамор дрожащие зеленые блики.
— Изумруд? — удивленно приподнял брови Цвингель.
Статский советник недоверчиво покачал головой.
— Думаю, стекляшка, — предположил он.
