Бродов помахал рукой: просил внимания. Лаптев ждал, что Вадим сейчас скажет какие–то слова, и все успокоятся, но Вадим оглядел присутствующих, улыбнулся, словно бы давая понять, что он простил их за шум, и, против ожидания Лаптева, сошел с трибуны. Подойдя к столу и заняв место председателя, он назвал имя очередного оратора.
Ораторы говорили хвалебные слова о стане «2000» конструкции Фомина, одобряли техническую политику Головного института, а значит, Фомина, но тут же замешивали в похвалы сомненья, тревожные намеки, предостерегали «горячие головы» от увлеченья фоминской идеей конвейера на «Молоте». Лаптев примерно так понял суть дискуссии: конвейер это хорошо, сейчас все процессы в материальном производстве заключаются в поток, везде побеждают идеи больших скоростей, нагрузок, автоматизированных линий… Академик Фомин предлагает построить на «Молоте» первое звено металлургического конвейера, он хочет соединить прокатный стан с конвертором, создать первую ступеньку в будущем автоматизированном производстве металла. Идея заманчивая. Она кружит «иные горячие головы». Но институт должен предостеречь министерство от поспешного решения. Институт автоматики пока не в силах обеспечить фоминское звено надежной приборной оснасткой.
Другие ученые изредка прорывались к трибуне и горячо защищали идею академика Фомина, но на смену им поднимались противники фоминской идеи — эти говорили много, длинно, — и директор их не прерывал, а, казалось, наоборот, соглашался с ними и недовольно морщился, когда из зала раздавались реплики. И Павел Лаптев, втайне давно принявший сторону «непокорных», начинал злиться на Вадима, старался понять, на чьей он стороне… Но Бродов не выступал. Он лишь называл имена новых и новых ораторов.
— Внимание, товарищи!.. — поднялся вдруг Бродов и объявил с подчеркнутой торжественностью: — Предоставляю слово доктору технических наук…
За спиной Лаптева кто–то сказал: «Секретарь партбюро института».
Секретарь партбюро, молодой, с черной густой шевелюрой, взгляд открытый, лицо приветливое, — начал речь спокойно. И даже с улыбкой.
— Понимаю: говорить о фоминском звене, значит, задевать личные интересы многих товарищей, находящихся здесь.
«Вот где собака зарыта!» — облегченно вздохнул Лаптев. И наклонился вперед — жадно ловил каждое слово. Секретарь так же спокойно и с той же улыбкой продолжал: — Наш институт много лет разрабатывает проект первого звена конвейера… Мы затратили уйму денег… Институт написал горы бумаг, доказывая совершенство своих проектов, но, товарищи!..
— Знаем вашу точку зрения, — раздалось из зала, — признать поражение института!..
Другой закричал погромче:
— Вы у нас без году неделю — вам не дорога честь института!..
— Товарищи! — поднял руку доктор наук. — Проект Фомина оригинальнее, экономичнее — он лучше нашего!..
— Знаем, знаем!.. — закричали со всех сторон. — Другим рассказывайте сказки!..
Кто–то над самым ухом Лаптева загремел: — Предательство!..
И шум усилился. Председатель встал, поднял вверх руки. Когда зал успокоился, секретарь, продолжая улыбаться, закончил:
— Трудно идти против себя — я вас понимаю, но здесь затрагиваются интересы государства — другого пути у нас нет. Придется нам признать проект Фомина и все силы института подключить к его быстрейшему осуществлению.
Секретарь покинул трибуну. В зале вновь поднялся шум. Бродов жестом руки потребовал всех успокоиться. Лаптев облегченно вздохнул. Он верил, что Вадим примет сторону секретаря партбюро. Он как бы выпустил из–под своего крыла ведомого и показал ему цель: «Атакуй!» И конечно же, Бродов ринется в атаку. Он боец — по натуре и призванию. Не однажды Бродов прикрывал Лаптева — и не трусил, не сворачивал в атаке. Был, правда, случай… Павел вспомнил бой под Сталинградом… Но раз… только один раз Вадим сплоховал в бою…
Павел мысленно подбадривал своего друга, когда тот шел к трибуне. Первые слова Бродова опалили душу Павла Лаптева щемящей тоской.
— К чему такие страсти, — вяло произнес Бродов, оглядывая зал отеческим взглядом. — Не нужно взаимных обид, резких выражений. Фомин большой ученый, его идеи интересны, но и многолетнюю работу института не следует умалять. Мы все изучим, взвесим…
— Вы год изучаете! — выкрикнул кто–то из зала.
— Надо будет, и два потратим.
Речь Бродова была туманной, невразумительной, — нельзя было понять, чью же сторону занимает директор института.
Сосед Лаптева наклонился к впереди сидящему и зашептал ему на ухо: «Что ты ждешь от директора? Он у них с ладони корм клюет!» И откинулся на спинку сиденья. Метнул возбужденный взгляд налево, направо — оглядывал поле боя, оценивал расстановку сил. Ему не было и тридцати лет; в крутых складках, прорезавших нижнюю часть побледневших щек, затаилась непреклонность и сильная воля. Он вдруг встал и, прерывая директора, заявил: «Комсомольцы поддержат проект Фомина!..»
Бродов демонстративно посмотрел на часы, давая понять, что Совет затянулся, что время дорого и его надо беречь.
Когда зал мало–помалу успокоился, Бродов продолжил речь, но говорил ещё более туманно. Казалось, все свое ораторское искусство употреблял на то, чтобы не высказать истинные мысли, не выявить позицию. В адрес академика Фомина он говорил комплименты: подчеркивал, что фоминские идеи всегда отличались смелостью технических решений…
«Вот так их!» — говорил в такие минуты Лаптев и торжествующе поглядывал на соседа, ища у него сочувствия, но молодой человек был непроницаем, смотрел на директора исподлобья. Лаптев ожидал критики в адрес противников Фомина, но Бродов, как только о них заходила речь, расточал им приятные слова. Логика в его речи пропадала, мысли дробились, и было непонятно, в чем оратор хочет убедить слушателей. Одно уловил Лаптев: в конце года состоится заседание коллегии министерства и на нем директор института доложит мнение ученых о фоминском звене. «Но где же его собственное мнение? — волновался Лаптев. — Что он доложит там, в министерстве?..» И, видно, не он один задавал себе этот вопрос. В рядах послышалось движение. И вот–вот раздались бы реплики, но Бродов, видимо, хорошо зная аудиторию, умея улавливать её пульс, неожиданно повысил голос. Он заговорил о том, что стан «2000» идет плохо, не достигнет к концу года проектной мощности, а это заставит всех заниматься фоминским станом, а не фоминскими прожектами. Он так и сказал: «Прожектами». И громко добавил: «Заседание окончено!»
Последние фразы Бродова обескуражили Лаптева. На совещании металлургов он, Лаптев, от имени всего заводского коллектива дал слово вывести стан «2000» к Новому году на проектную мощность, а Бродов… публично заверяет в обратном… «Как он смеет расписываться за нас! Мы уже вплотную подошли к проектной отметке, а он… «не достигнет». К концу года–то… не достигнет!.. И обидные слова: «фоминские прожекты». Есть фоминские проекты, фоминское звено. А почему прожекты?..»
