Ознакомительная версия.
Вроде бы Ронге — шлезвигский род, думал Зайдель, но под кем только не был этот Шлезвиг, и под Данией, и под Пруссией, и под Австрией, и кто туда только не залетел полвека назад, в буйную военную пору, поди теперь разберись…
Ронге меж тем принял решение и выстроил план первых действий.
— В Риге должны жить и вращаться в свете Атлет, Щеголь и Дюнуа, — сказал он. — И кого вы рекомендуете им в помощь?
— У Щеголя есть жена, Клара, если помните. Два года назад родила сыночка и теперь могла бы воссоединиться с супругом. Супружеская пара, как вы понимаете…
— Правильно, Зайдель. Супружеская пара непобедима. Особенно если дама не обременяет себя устаревшей моралью…
— До свадьбы, говорят, не обременяла.
— Тем лучше. Затем — доставьте ко мне Птичку.
— Будет сделано, господин Ронге.
— Атлет, Щеголь, Дюнуа, Клара, Птичка… Еще Бычок, но его без особой нужды трогать не будем… Хватит, пожалуй. К счастью, о способе появления в Риге думать не придется — способ на сей раз отменный…
— Именно так, господин Ронге.
— Хотел бы я знать, отчего сорвалось то дело и где теперь Альда.
Зайдель вздохнул — он тоже не знал, куда спрятали Альду, а главное — кто спрятал, и в зависимости от этого — какими сведениями она поделилась.
В том, что женщина была жива, ни Ронге, ни Зайдель не сомневались.
После того как попытка выкрасть с Солитудского ипподрома-аэродрома авиаторов и конструкторов потерпела крах, Ронге, естественно, попытался выяснить судьбу своих агентов — Тюльпана, Кентавра и Альды. Пудель узнал, что Кентавр и Тюльпан были взяты живыми, причем Тюльпан — настолько тяжело ранен, что, возможно, уже приказал долго жить. Альда же исчезла — и, насколько Ронге понимал ее натуру, исчезла за солидное вознаграждение. Ее могли загнать в угол и перекупить русские. В Риге были замечены французские агенты — это могло оказаться их рук делом. Человек, для рижских дел взявший себе имя господина фон Эрлиха, красавец и прекрасный наездник, проявлял к Альде особый интерес, они могли договориться. Красивая и опытная женщина-агент, знающая много всяких интересных подробностей, — находка. Третий вариант — Альде осточертело ее ремесло, и она, воспользовавшись всей суматохой, связанной с провалом задания, просто сбежала. Может статься, заранее условилась с кем-то из своих русских богатых поклонников — и ищи ее тогда в просторах Российской империи на пятачке меж Крымом, Мурманском, Двинском и Камчаткой…
— На сей раз мы будем умнее, — твердо сказал Ронге.
В маленьком кабинете на втором этаже дома номер тринадцать, в Саперном переулке Санкт-Петербурга, решалась судьба бывшего полицейского агента Александра Гроссмайстера — и почти была решена. Его прошение на имя руководителя Центрального регистрационного бюро подполковника Владимира Михайловича Якубова было изучено и одобрено.
Видимо, к делу приложил руку недруг-соратник, которого в Риге знали под фамилией Енисеев, а в оперетте «Прикрасная Елена», которая, собственно, и свела его с Гроссмайстером, он исполнял комическую роль Аякса Саламинского.
Никто другой не знал подробностей истории, приключившейся с агентами «Эвиденцбюро», вздумавшими этим летом сперва завербовать, а потом похитить российских авиаторов. Историю исследовали чуть ли не под микроскопом и убедились, что Александр Гроссмайстер, известный публике рижского штранда как опереточный певец Александр Лабрюйер, не попал в поле зрения «Эвиденсбюро».
Оставались придумать секретное имя.
Самому ему очень нравилась фамилия «Лабрюйер», к которой он за лето успел привыкнуть.
— Нет, это имя не годится, — сказали Лабрюйеру. — Во-первых, оно довольно известно. На афишах блистало. Во-вторых, оно вам потребуется для вывески. Одно дело — заведение господина Гроссмайстера, другое — заведение господина Лабрюйера. Парижский шик и все такое. Придумайте иное.
Лабрюйер вздохнул. Выдумщиком он был не ахти каким. Чтобы изобретать секретные имена для агентов — нужно книг начитаться, по греческой и римской истории хотя бы. А он читал мало — не до того было. Впрочем…
— Геркулес? — неуверенно спросил он.
Сидящий перед ним Якубов (без мундира, но выправку не скроешь) хмыкнул. На Геркулеса Лабрюйер не походил никак — ростом невысок, плотен, рыжеват, круглолиц. Он уж больше соответствовал своей подлинной фамилии «Гроссмайстер» — от нее бюргерским духом, некой немецкой прочностью за версту веяло.
Безымянный для Лабрюйера господин, бродивший по кабинету как бы без дела, также в штатском, повернулся и окинул новоявленного сотрудника задумчивым взором.
— Нет, это не Геркулес… Силен, скорее… Владимир Михайлович, пишем его Силеном…
— Нет, не стоит, тут как раз сходства многовато. Силен — божество пузатое и пьяное.
— И блудливое. Господин Гроссмайстер, хотите быть Силеном?
— Как прикажете, ваше превосходительство, — ответил Лабрюйер, которому на самом деле хотелось сохранить за собой давнее прозвище, придуманное антрепренером Кошкаревым. «Лабрюйер» — это было имя звучное, благородное, французское. И без всякой блудливости. Но раз велено его на вывеску — не поспоришь.
— А вот что! — воскликнул Владимир Михайлович. — Силен был в свите бога Вакха, ездил за ним, кажется, на осле. Там же были вакханки, менады, сатиры и леопарды. Александр Иванович, как насчет Сатира?
— Как прикажете, ваше превосходительство, — буркнул Лабрюйер. Ему эти поиски тайного имени уже немного надоели.
— А Леопард?
— Помилуйте, какой из него Леопард?! — воскликнул слонявшийся по кабинету господин. — Это зверь стремительный, гибкий, ловкий, хищный и даже прекрасный!
— Вот и замечательно, — подвел итог Владимир Михайлович. — При нужде наш новичок может быть и стремительным, и ловким, и в окошки прыгать, и верхом за аэропланом гоняться. Так что Леопард. Поздравляю вас, сударь, — имя прекрасное. И жду в среду. Для вас будет подготовлено все необходимое — деньги, аппараты, реактивы, бутафория. И также история. Ее потрудитесь зазубрить наизусть.
— Есть зазубрить наизусть, ваше превосходительство.
— Теперь ступайте, господин Леопард. В приемной сидит мой помощник Вайс. Он отведет вас к хорошему портному. Приоденьтесь, пока вы в столице. Поразите рижан столичным шиком.
— Не вздумайте отказываться, — добавил ехидный господин. — Наши портные на всю Европу славятся. Даже французские генералы у них мундиры заказывают.
Лабрюйер никого поражать не хотел. Но если служба того требует — придется.
Ознакомительная версия.
