Только тут господин Феро заметил двух молодых женщин.
— Хороши, — кивнул он.
— Две сестры, сударь.
— Правда?
— Из Сен-Максимена.
Господин Феро насторожился.
— Младшая только что обвенчалась, а теперь идет в Мирабо. Муж ее там землицы прикупил.
— Вот оно что! — воскликнул господин Феро и еще внимательней посмотрел на сестер.
Паром пристал к другому берегу.
— Стало быть, до вечера, — сказал господин Феро.
— Да, сударь, до вечера, — ответил Симон.
Старый советник взял саквояж, довольно проворно спрыгнул на берег и не стал садиться опять в дилижанс, а пошел тропой вдоль Дюрансы через виноградники — самой короткой дорогой в Ла Пулардьер.
II
Итак, старый советник пошел домой, а две сестры отправились в Мирабо в сопровождении Симона.
Паромщик крепко привязал свой паром, спрыгнул на берег и подхватил длинной палкой плетеную корзинку с тряпьем — имуществом сестер.
Обе женщины скорым шагом пошли следом за ним. Та, что несла ребенка, время от времени оборачивалась к сестре и восклицала:
— До чего ж тут места хороши!
Эти простодушные слова ясно показывали, что молодая женщина впервые была на берегах Дюрансы.
Младшая сестра отвечала:
— Погоди, вот скоро наш домик увидишь. Невелик, но хорошенький, чистенький такой, а вокруг всего дома виноград вьется. Он нам даром достался: Николя землю вокруг купил, арпанов тридцать, да и дом на ней за те же деньги.
От парома до Мирабо было меньше километра.
Симон свернул с большой дороги и пошел по одной из тех красивых дорожек, называемых по-местному "сьюртами", что вьются среди виноградников, с обеих сторон обсаженные шелковицей.
Так было короче.
Откуда же пришли две сестры?
Младшая встречала старшую: она недавно овдовела, а жила в Сен-Максимене.
В те времена люди часто пользовались так называемыми "оказиями".
На этот раз оказия случилась в облике толстого фермера из Кадараша, двадцать лет тому назад женившегося на девушке из Сен-Максимена.
Время от времени фермер ездил на родину жены. Молодая вдова, недолго думая, села к нему в тележку, держа ребенка на руках и все свои пожитки в одной корзинке.
У дома Симона Барталэ она слезла, а младшая сестра там уже дожидалась ее.
Теперь две сестрицы проворно шагали по дороге и болтали на ходу.
— А что это Николя пришло в голову тут поселиться? Он здесь знает, что ли, кого? — спрашивала вдова.
Она уже давно не печалилась: прошло полтора года с тех пор, как ее муж погиб на охоте, перепрыгнув через изгородь с заряженным ружьем за спиной.
— Да это целая история! — отвечала младшая. — Никогда он тут раньше не бывал.
— А ведь он много по свету поездил.
— Поездил, только все по морям.
— Давай рассказывай!
— Ты же знаешь: мы уже почти год как сговорились, должны были давно пожениться.
— Знаю.
— Только Николя у меня ревнивый, каких свет не видывал: к столбу приревнует. Однажды пришел он ко мне и говорит: "Не хочу с тобой в городе жить — давай в деревне жить будем". "Что ж такого, — говорю я, — давай тут и останемся". — "И тут не хочу". — "Что так?" — "Тут твои родные рядом, нехорошо это будет". — "Так куда ж мы поедем?" — "Мало ли куда. На вот, почитай". И достал из кармана газету. А в газете написано, что на той неделе будут торги, суд в Пертюи выставляет имение под названием Ла Бом: поля, луга, виноградники, хозяйский дом с амбаром, и за все назначена цена двадцать пять тысяч франков.
Он поехал в Пертюи и на другой день отписал мне, что дом купил. Потом мы поженились и вот приехали сюда. Такой хорошенький домик! Вот сама увидишь.
— А далеко ли еще идти? — спросила старшая сестра.
— Да нет, вот сейчас сама увидишь его за деревьями, как кусты у дороги будут пониже.
— А тебе-то самой нравится здесь жить? — спросила старшая, понизив голос.
— А то! Вот я уже два месяца тут, так минутки поскучать не было.
— А муж твой как?
— А он все охотится с утра до ночи, да и по хозяйству тоже хлопочет.
— Я не про то.
— А про что же?
— Тебе-то с ним хорошо?
Старшая сестра обвела младшую любящим взглядом.
— Ой, он-то меня уж так любит!
— Тогда славно, сестрица!
— Правда, он странный немножко. Вот, например…
— Да? Что такое?
Младшая немножко покраснела, как будто ей стало стыдно вырвавшегося слова, но сестра не отставала:
— Что же в нем такого странного?
— Ты же знаешь, Николя был раньше моряком, весь свет не раз кругом обошел. А теперь как поселился на покое — так, похоже, тоскует иногда по старому делу.
— Тоскует? Выходит, скучно ему?
— А как затоскует, так станет хмурый и как будто о чем тревожится.
Старшая сестра покачала головой, но ни слова не сказала.
А младшая так и пошла болтать, когда ее уже ни о чем и не спрашивали:
— Он-то меня любит, ты что, только иногда я боюсь…
— Мужа боишься?
— Бывает, во сне забьется, начнет кричать — и не пойми что, только такие страшные слова… Как будто во сне дерется с кем… Тут я его поскорей бужу.
— А он?
— А ему как будто стыдно становится, и он говорит мне: ты не обращай внимания, я был моряком, был солдатом, сражался с пиратами в дальних морях — вот и вспоминаю старые бои. Поцелует меня крепко и опять заснет.
— Ну, тут ничего особенного нет, — заметила старшая. — Как такому не быть?
— Вот и я говорю.
— И с виду ты вроде не грустишь.
— Да совсем не грущу, наоборот я очень счастливая.
Но при этих словах младшая сестра отчего-то вздохнула.
— Эх, Алиса, — с упреком сказал ей старшая, — чего-то ты мне не сказала.
— Да чем хочешь поклянусь…
— Нет, ты все о пустяках говоришь, а я же вижу: есть еще что-то такое…
— Ну ладно, — ответила Алиса, — так уж и быть: скажу тебе все.
— Вот видишь!
— Только не теперь.
— А что так?
— Так вот уже край деревни. Должно быть, Николя нас тут и встретит с тележкой в трактире.
И действительно, дорога, шедшая в выемке между посадок кустов, вдруг повернула и показалась деревня с красными плоскими черепичными крышами.
Трактир без вывески, только с кустом остролиста у входа, стоял на самом краю.
— Я же говорила: Николя нас встречать выедет, — сказала Алиса. — Вон и его тележка.
И действительно, у дверей трактира стояла двухколесная повозка с двумя сиденьями, похожая на тыкву с оглоблями, какие еще встречаются только на юге.
В тележку была запряжена серая лошадь, привязанная к железному кольцу на стене.
Симон вошел в трактир первым: он и все время шел впереди женщин, причем довольно далеко, так что не слышал ни единого слова.
В трактире за столом сидели двое, потихоньку распивая бутылку белого вина.
— Добрый день, господин Бютен! — сказал Симон. — Вот, я вам жену со свояченицей привел.
Тогда Николя Бютен — один из тех двоих — встал и пошел к двери встретить путниц.
За ним встал и пошел следом его собутыльник.
III
Николя Бютен — тот, что недавно купил имение Ла Бом, — был малый лет тридцати четырех — тридцати пяти, среднего роста, загорелый, черноволосый, со взглядом ярким, живым, но иногда вдруг туманившимся мрачной тоской.
Он был, как мы знаем, родом не из этих мест, и ранее, как рассказала его молодая жена, здесь тоже не бывал. Знали о нем только то, что он бывший капитан дальнего плавания, который решил бросить свое ремесло и жениться.
Юг — край откровенных, экспансивных людей; чужих здесь привечают. Будь только веселого нрава, имей открытое лицо — и все руки к тебе протянутся, в каждом доме тебя сердечно встретят.
Провинция вокруг Парижа — дело другое: там каждого чужака считают парижанином, а каждого парижанина — проходимцем.
