— Но он же рабочий! — подступилась к нему Ниоли и вызывающе вскинула руки на бедра. — Какое его дело!.. Наконец, он твой друг.
— Ты не знаешь Лаптева. Он, когда разъярится… опасен, как бык.
— Лаптев и институт! Смешно!.. Как он может тебя достать?..
— Павел имеет странное и необъяснимое влияние на Фомина и на… позицию обкома партии. Он член бюро обкома. А это, милая, не шутка. Может быть, тут и таится для меня главная опасность.
— На коллегии будет представитель обкома?
— Полагаю, сам секретарь приедет. А он, секретарь, тоже Лаптева уважает. Говорят, по делам стана советуется с ним.
— Ну хорошо… Лаптев, этот противный кочегар.
— Не кочегар, прокатчик.
— Ну, прокатчик. Шут с ним. Какого рожна он к тебе имеет. И что он смыслит в проектах!.. Что ты мне мозги–то морочишь?..
Бродов качнул головой и улыбнулся. Ниоли его развеселила. «Как она далека… от всего этого. И может ли понять? Стоит ли ей разъяснять все подробности?» Но тут же он почувствовал, что не может один носить в сердце всю сумятицу тревог и сомнений. Он должен ей рассказать, он верил в нее, как в чудо, хотя толком не знал, как она может ему помочь. «До сих пор помогала, — тешил себя надеждой. — Поможет и теперь. Должна помочь».
И стал излагать подоплеку дела:
— Ниоличка, дорогая. Послушай меня внимательно и постарайся понять. Ты дипломат. Твоя фантазия неистощима. Так слушай. Лаптев, конечно, не все понимает в проектах — это верно, также верно было бы и то, если бы подобное ты сказала и обо мне. Фоминский проект — вершина технической мысли. В него можно поверить, но знать его, «смыслить» в нем — невозможно. Это под силу человеку, стоящему на его уровне. Таких мало! Очень мало, Ниоличка. Но Лаптеву и не надо смыслить в проектах. С него хватит и того, что он смыслит в работе стана. А тут уж он дока. Он стан фоминский знает, как в свое время знал свой самолет. Он чувствует его нутром, знает все его болячки…
— Ну, хорошо, хорошо! — начинала нервничать Ниоли, — Пусть себе он знает этот стан. При чём же тут проекты? Опять я в толк не возьму.
— Теперь я подхожу к сути дела. Сейчас ты все поймешь. Одно тут из другого вытекает. Выйдет к новому году на проектную мощность железногорский стан — Фомин на коне, он победитель. Он тогда на коллегии будет с козырями. Тут невольно срабатывает психологический момент: раз стан хорош, значит и звено его… Смекаешь?..
— А Лаптев?..
— Он — рулевой. В его руках стан–то. К тому же людей поднимает — комсомольцев, конструкторов; нашим институтским клич хотят бросить. Навалятся, пожалуй, и вырвут проектную мощность.
— М–да–а… Все логично.
— Ты теперь видишь фронт, на котором действует Павел Лаптев. Но есть, Ниоличка, и второй фронт — там тоже едва ли ни первый боец Павел Лаптев.
Бродов так же подробно рассказал жене о хронометраже Егора Лаптева, о том, как против него могут использовать эти записи на коллегии секретарь обкома и академик Фомин.
— Почему академик? Секретарь обкома? — пожала плечами Ниоли и так растянула свои губки, словно ей поднесли что–то сильно горячее или неприятное. — Министр может пригласить на коллегию самого Лаптева. Они послушают самого рабочего. Эффектно и демократично. А-а!.. Верно я говорю?
Бродова поразила эта мысль. Такая реальная и простая. Лаптев на коллегии!.. Да он уничтожит его, Бродова! Превратит в посмешище. Вадим уже слышит голос Павла — резкий и неприятный, как скрежет пилы: «Чем выше вознесли человека, тем больше он мужества должен иметь. Гражданского мужества — понимаете?.. А Бродов трус, он в Сталинградском небе струсил, оголил нас с Шотой Гогуадзе. Это из–за него Шота обеих ног лишился!» Через головы членов коллегии Лаптев показывает рукой на него, Бродова. И все смотрят на Вадима.
И министр смотрит.
Ниоли, почувствовав приближение бури, решила действовать.
— Поезжай к Фомину! — приказала она мужу.
— Зачем?.. — удивился Бродов.
— Поезжай, говорю, и будь со стариком ласков. Поезжай к нему с визитом. Захвати с собой Папа — делай вид, будто ничего не произошло, будто ты и раньше питал к нему сыновние чувства, а теперь воспылал нежнейшей любовью. Поезжай! А я нажму на свои «дипломатические каналы».
Ниоли накормила мужа, вызвала для него служебную машину, проводила его в институт. Затем достала из серванта шкатулку, вынула утаенные от мужа фонды иностранной валюты, пошла в магазин и купила голубое платье, вязанное из чистой шерсти мастерами английской фирмы. «Лиза любит голубой цвет», — подумала о той, кому была предназначена покупка. И ещё подумала: «Лиза страсть как любит одеваться. Наряды на ней сверкают и блещут, каждая деталь платья подобрана со вкусом, цвета её одеяния гармонируют друг с другом и особенно с цветом глаз, все примечательные её достоинства оттеняются резко, но не навязчиво».
Покупку завернули в целлофан и по требованию клиентки обвязали широкой лентой, украсив пышными бантами. Затем подыскали коробку с яркими иностранными наклейками, вложили в нее сверток, наглухо заклеили крышку, В таком виде сюрприз был доставлен в квартиру Лизы.
В дверях произошла встреча подруг.
— Лизочка! — обнимала Ниоли подружку. И щебетала: — Милая моя красатуличка! Ненаглядный мой ангелочек! А ну–ка, ну–ка, я посмотрю на тебя в отдалении. Ах, какой на тебе халатик! А шлепанцы какие! Их, верно, из Турции привезли или из Ирана. Я была и в Турции, и в Иране — видела там такие. Ты же знаешь, мы с Вадимом были гостями Шахиншаха.
— Как же! Ты ещё мне тогда премиленький сувенирчик привезла.
— Ну, дай–ка, я тебя ещё облобызаю. Нежная–пренежная! Красатуличка! Я как на тебя посмотрю, так на душе праздник. Нет–нет, я не из лести говорю, не из желания сказать приятное. От сердца мои слова. Из самой глубины чувств.
Ниоли скользнула взглядом по комнате. Заметила столовый прибор на столе, виноград в вазе, сказала: — Муженек–то обедать домой ездит?.. Он что — здоров? Его, говорят, министр обожает. И то сказать: умен, добр, податлив. Легко с ним! Завидую тебе, Лизочка!..
— Когда у них, мужчин, настроения нет, они не очень–то податливы.
— Настроением регулировать можно, — защебетала Ниоли, почувствовав недобрый оборот дела, — настроение, что варево, его готовить нужно. Я так к своему приноровилась, любую хандру его на веселье поверну. Случается, приедет с работы–злой аки тигр; так я его поглажу по головке, да в щечку поцелую, да в другую, он, глядишь, и размякнет.
Ниоли умышленно вплетает в свою речь старорусские словечки; она для этого читает Салтыкова — Щедрина, Успенского, а повесть Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели» много раз прочитала. Такой язык придает её речи шутливый тон, и не всякий разберет, где она говорит серьезно, а где шутит. Ниоли считает, что такая манера разговора удобна для дипломата.
