правдивых данных превращается в упрощенные лжесвидетельствования'. Особенно это верно в случае Ричарда Третьего, где обычная средневековая любовь к нравоучительству и приверженности одной стороне далее усложняется намеренным искажением истины в целях службы тюдоровским политическим нуждам.
В изучении материалов для этой книги мне приходилось помнить о личных предрассудках каждого автора. Эти предрассудки могли, как упрочить, так и ослабить убедительность хроники. К примеру, то, что ланкастерские историки писали о гибели Эдуарда Ланкастера на поле Тьюксбери, более надежно, чем засвидетельствовавший подобный исход труд йоркистского летописца.
Описывая людей, умерших пять сотен лет тому назад, я должна была прибегать к определенной доле помощи воображения. Но я сознательно не приноравливалась к основным прописным истинам, хотя иногда и отклонялась от фактов. Здесь можно сослаться на эпизод противостояния между Эдвардом и Уорвиком в 10 части 1-й книги, помещенный мной в Миддлхэм, в то время, как в действительности Эдвард где-то в сентябре отправился из Миддлхэма в замок Понтефракт. Тут я оправдываюсь только правами драматурга на творческий вымысел. Порой мне требовалось 'заполнить белые пятна'. Средневековые историки были абсолютно безразличны к нуждам романистов двадцатого века, не заботясь об упоминании местожительства Елизаветы Вудвилл после ее оставления убежища, или не думая зафиксировать точную дату рождения сына Ричарда и Анны. Сталкиваясь с такими 'прегрешениями недоработки', мне приходилось давать ответы, которые они забыли запечатлеть.
Я взяла на себя смелость создать лишь один важный, но не существующий в реальности персонаж, Веронику де Креси. Ричард нашел Анну, переодетой в горничную, и отправил в убежище Святого Мартина Великого. Но нам ничего не известно о подробностях ее исчезновения, поэтому для заполнения пустоты, я выдумала Броунеллов. Учитывая эти исключения, все остальные главные персонажи книги вполне реальны. Как и многочисленные аббаты, шерифы, мэры, слуги и другие, упомянутые в романе лица.
Где только возможно я старалась изобразить своих персонажей в соответствии с их историческими двойниками. Это оказалось относительно легко в случае с Ричардом, Эдвардом и им подобными. Но другие персонажи, особенно женщины, не были 'охвачены' пером средневекового летописца, нам о них ничего не известно, за исключением застывших контуров их жизней, поэтому, дабы вдохнуть в этих дам душу, я вверилась воображению. В ситуации с женщинами, подарившими Ричарду двух незаконнорожденных детей, Кэтрин и Джонни, пришлось одинаково заполнять пустоты, об этих дамах не сохранилось никаких сведений, даже имен.
Ущерб в описании действительно существовавших людей заключается в уже нанесенном на бумагу чернилами толковании их жизней. В результате я посчитала необходимым 'объяснить' поведение, мотивы которого могли бы как следует растолковать лишь давно умершие мужчина или женщина. Например, почему Эдвард терпел эмоциональные всплески и вероломные поступки Джорджа, позволив ему препятствовать брачным планам Ричарда и Анны. Порой я видела события настолько странные, насколько таковым бывает недостоверный вымысел. Какой романист осмелится включить в день смерти Анны солнечное затмение? Однако, оно произошло, превратившись для лондонцев в божественное свидетельство совершения Ричардом греха, когда он согласился принять корону.
Что до главной загадки жизни короля, судьбы сыновей его брата, нам неизвестно, что стало с мальчиками. Тюдоровские историки настаивают, что они были убиты по приказу Ричарда. Авторитетный викторианский историк с обманчивой убедительностью доказал вину в этом Генриха Тюдора. Тем не менее, всегда оставались те, кто считал самым логичным и очевидным подозреваемым герцога Бекингема. Они говорят, что если Ричард обладал возможностью, но не имел причины, а Тюдор обладал причиной, но не имел возможности, то у Бекингема были и причина, и возможность. Моя предубежденность против Бекингема основывается на фактах, но на сегодняшний день не осталось годных к предъявлению в суде доказательств. Мы даже не можем неопровержимо заявить, что мальчики были убиты. Испытывая недостаток в 'юридически' достоверных уликах, мы способны лишь опираться на сложившиеся обстоятельства и здравый смысл. Для меня самым убедительным свидетельством смерти мальчиков в период правления Ричарда является то, что, кажется, никто не лицезрел их живыми после 1483 года. И хотя вина Бекингема может остаться навеки недоказанной, слишком много деталей головоломки ложатся правильно при предположении, что преступление совершил именно он. В конце концов, никто не сумел объяснить, почему при допущении вины Ричарда, король решил пойти на убийства, причинившие бы ему максимально возможный вред. Как никто не сумел объяснить, почему Елизавета охотно доверила своих дочерей заботам человека, ответственного за смерть ее сыновей. Почему Томас Грей посчитал гарантией собственной жизни слово Ричарда? Или почему Генрих Тюдор, сделавший все возможное для очернения памяти о предшественнике и беспрестанно повторявший самые страшные обвинения в его адрес, никогда официально не предъявлял ему ответственности за убийство племянников? Все это вопросы, которые историки довольно редко заботятся поставить. Но они проникают в самое сердце проблемы...и загадки.
Ш. К. Пенман.
Февраль 1982 года
Примечания автора 2013 год
2013 год
Я столкнулась с историей Ричарда Третьего, когда была студенткой колледжа, и чем больше узнавала, тем сильнее убеждалась, что он стал жертвой великой несправедливости, по воле Тюдоров превратившись в бездушное чудовище, дабы оправдать сомнительные права на престол Генри Тюдора. Хотя я всегда понимала, что историю пишут победители, тем не менее, была ошеломлена, как особенно удачно переписали данный конкретный случай, и начала рассказывать друзьям, насколько несправедливо оклеветали Ричарда. Вскоре обнаружилось, что они не разделяют моего возмущения относительно нанесенного этому давно погибшему средневековому королю зла. Ответом была стандартная реакция: 'кто такой Ричард?', после чего их глаза тускнели, и мои собеседники отодвигались.
Поэтому я решила, что нуждаюсь в ином выходе для своего негодования, и задумалась, не должна ли написать посвященный Ричарду роман. Понятия не имела, как это случайное решение изменит мою жизнь, отправив в растянувшееся на двенадцать лет путешествие, завершившееся в итоге публикацией 'Солнца в зените'. Двенадцатилетняя протяженность объясняется кражей рукописи из моего автомобиля во время второго года обучения на юридическом факультете. Работа заняла почти пять лет стараний, и похищенный экземпляр являлся единственной копией. Утрата нанесла такую рану, что я почти шесть лет не могла снова приступить к письму. Потом, в один из дождливых калифорнийских выходных препятствие внезапно рухнуло, и слова опять полились. Я закончила труд, отправившись в Англию для научного обоснования моей книги, тремя годами позже оказавшись довольно удачливой для обретения издателя и редактора, готовых принять автора-новичка с рукописью в
