– С тобой все будет в порядке, с тобой всегда все будет в порядке. Отец с удовольствием возьмет тебя к себе после моей смерти.
– Пожалуйста, маленькая моя. – Я заговорил с ней как с ребенком, пытаясь в последний раз уговорить. – Давай поговорим об этом утром. При солнечном свете все будет выглядеть иначе.
– Все будет так же, – возразила она. – Я буду разлучена с Таном, и этот сморщенный старик захочет, чтобы я легла с ним в постель и занималась ужасными вещами. – Лостра заговорила громко, и теперь остальные жители царского гарема могли услышать каждое слово. К счастью, большая их половина еще не вернулась со свадебного пира, но я задрожал от страха, подумав, как отнесется к этим словам фараон, если ему передадут их.
В ее голосе появились резкие истерические нотки.
– Смешай мне яд сейчас же, на моих глазах, я приказываю тебе. Как смеешь ты ослушаться меня?! – Голос прозвучал так громко, что стража у ворот женской половины могла услышать его, и я не осмелился спорить с ней дальше.
– Хорошо, моя госпожа. Я сделаю это. Я должен принести сундучок с лекарствами из своих покоев.
Когда я вернулся с сундучком под мышкой, она ходила по комнате взад и вперед, а глаза горели на бледном горестном лице.
– Я слежу за тобой. Не пытайся перехитрить меня, – сказала она и стала смотреть, как я готовлю зелье.
Я насыпал порошка из алой стеклянной бутылочки. Я предупреждал раньше, что содержимое ее смертельно.
Когда я вручил ей чашу с ядом, в глазах у нее не было страха, и она задержалась, только чтобы поцеловать меня в щеку.
– Ты был мне одновременно и отцом, и любящим братом. Я благодарю тебя за твою последнюю услугу. Я люблю тебя, Таита, мне будет не хватать тебя.
Подняла чашу обеими руками, как будто пила за мое здоровье, а не принимала смертельный яд.
– Тан, милый, – заговорила, подняв чашу, – они никогда не заберут меня у тебя. Мы снова встретимся с тобой на дальнем берегу. – Осушила чашу одним глотком и бросила на пол, где та разлетелась на кусочки. Наконец со вздохом опустилась на кровать. – Подойди, сядь рядом со мной. Я боюсь остаться одна в момент смерти.
Желудок ее был пуст, и зелье подействовало очень быстро. Лостра успела только повернуть ко мне свое лицо и прошептать:
– Скажи Тану еще раз, как я любила его. До самых ворот смерти и за ними. – Потом глаза закрылись.
Она лежала неподвижно, и кожа была так бледна, что на какое-то мгновение я встревожился, испугавшись, что не рассчитал дозу порошка красного шепена, которым заменил смертельный порошок стручков датуры. Поднес ко рту бронзовое зеркальце, и оно затуманилось. Она дышала. Я нежно накрыл ее и постарался убедить себя, что утром она смирится со своей участью и сможет простить меня.
В тот же самый момент послышался властный стук в дверь. Я услышал голос Атона, царского постельничего, который просил впустить его. Он тоже был евнухом и принадлежал к особому братству – я мог считать его своим другом. Я поспешил ему навстречу.
– Я пришел, чтобы доставить твою госпожу на радость царю, Таита. – Высокий девичий голос казался совершенно неуместным в таком мощном теле. Его кастрировали еще в ранней юности. – Она готова?
– Случилось маленькое несчастье, – пояснил я и провел его в комнату Лостры, чтобы он сам посмотрел на нее.
Атон испуганно надул свои нарумяненные щеки, когда увидел, в каком она состоянии.
– Как я скажу фараону? Он прикажет меня побить. Я не могу сделать этого. Ты отвечаешь за эту женщину. Ты должен сам обо всем рассказать царю, и пусть его гнев обратится на тебя.
Обязанность эта меня не очень обрадовала, но Атон был искренне расстроен, а положение врача давало мне какую-то защиту от гнева фараона, который не получит невесту в первую ночь. Я неохотно согласился пойти с ним в царскую спальню. Однако до ухода позаботился о том, чтобы одна из рабынь, понадежнее и постарше, осталась в передней у двери моей госпожи.
Фараон снял корону и парик. Его бритая голова была гладкой и белой, как страусовое яйцо. Вид ее поразил даже меня, и я подумал: а как бы госпожа моя восприняла такое зрелище? Я сомневаюсь, что это прибавило бы любовного жара или улучшило ее мнение о царе. Царь был поражен моим приходом не меньше, чем я его видом. Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга. Потом я упал на колени и приветствовал его.
– В чем дело, раб Таита? Я посылал не за тобой.
– Милостивый фараон! От имени госпожи своей Лостры пришел молить тебя о понимании и снисхождении. – Я начал ужасающее описание здоровья моей госпожи Лостры, украсив его темными медицинскими терминами и объяснениями, которые должны были ослабить царский аппетит. Атон стоял рядом со мной и горячо кивал, подтверждая все, что я говорил.
Я уверен, будь жених помоложе и поретивее, ему не терпелось бы заняться делом, ради которого он женился, и мои слова не подействовали бы. Но Мамос был старым быком. Трудно даже сосчитать всех красивых женщин, которые за последние тридцать лет пользовались его услугами. Если поставить их в один ряд, они бы, наверное, окружили стовратные Фивы, и не один раз.
– Ваше величество, – Атон наконец прервал мои объяснения, – с вашего позволения я приведу другую спутницу на ночь. Может быть, мне привести маленькую хурритку с ее необычайной властью над…
– Нет-нет, – остановил его царь. – У меня будет достаточно времени на эти радости, когда дитя оправится от своей болезни. Оставь нас, постельничий. Мне нужно обсудить кое-что с лекарем. Я хотел сказать, с этим рабом.
Как только мы остались наедине, царь поднял свою одежду и показал живот:
– Как ты думаешь, лекарь, чем это вызвано?
Я осмотрел сыпь, украсившую его объемистое брюхо, и обнаружил, что оно поражено обыкновенным стригущим лишаем. Некоторые из царских женщин мылись не так часто, как того требует наш жаркий климат. Я давно заметил, что грязь и заразная чесотка ходят рука об руку. Царь, скорее всего, подхватил заразу от какой-нибудь из своих жен.
– Это опасно? Ты можешь это вылечить? – Страх делает нас всех простыми людьми. Фараон уже относился ко мне так же почтительно, как и любой другой пациент.
С его позволения я отправился в свою комнату и принес врачебный сундучок. Вернувшись, приказал ему лечь на роскошную кровать, украшенную золотой инкрустацией и слоновой костью, и стал втирать мазь в воспаленные красные кружочки на коже. Мазь эту я составил сам и заверил, что она вылечит лишай за три дня.
– В значительной степени именно ты, лекарь, виноват в том, что я женился на этом ребенке, твоей новой госпоже, – сказал фараон, пока я втирал мазь. – Твоя мазь может излечить сыпь, но сможет ли другое твое лекарство дать мне сына? – спросил он. – Времена сейчас смутные, и мне нужен наследник не позже чем через год. Династия в опасности.
Мы, врачи, всегда неохотно даем гарантии своим пациентам, так же как адвокаты и астрологи. Я задержался с ответом, и он сам подсказал мне его:
– Я уже немолод, Таита. Ты лекарь, и я могу сказать тебе это. Мой клинок повидал множество свирепых битв. Его острие совсем не то, что было раньше, и в последнее время он часто подводит меня именно тогда, когда я больше всего в нем нуждаюсь. Нет ли у тебя в этом сундучке чего-нибудь такого, что укрепило бы увядающий стебель лилии?
– Фараон, я рад, что вы решились поговорить со мной об этом. Иногда пути богов столь таинственны… – Мы оба сделали знак, защищающий от сглаза, прежде чем я продолжил: – И ваша первая ночь с моей девственной госпожой должна стать совершенной. Малейшая осечка, малейшее отклонение от нашей цели, малейшая неудача в попытке высоко поднять царский скипетр вашего мужества может сорвать наши усилия. У вас будет только одна возможность, и ваше первое воссоединение должно быть успешным. Если нам потребуется еще одна попытка, вам угрожает опасность родить еще одну девочку. – Я бы не сказал, что медицина подтверждает мои слова, тем не менее мы оба приняли очень серьезный вид, и фараон выглядел гораздо серьезнее, чем я.
