— Я подожду, пока мы не увидим катер, потом я уйду.
— Спасибо. Мне будет жаль расстаться с вами после нашего знакомства. У меня никогда не было настоящей подруги. — Морин взяла её под руку и вновь устремила взгляд на «Красотку из Атланты».
— Ай-й-йа, — с отвращением прошептал Чен на диалекте «четырех деревень», которым Варгаш владел свободно. — Почему эти две шлюхи не могут поступить разумно и спрятаться в доме, пока не придет катер, тогда и нам не пришлось бы ждать, стоя на холоде.
— Дзами не понравится, что ты так её называешь!
— По счастью, он не говорит на этом диалекте, он не говорит даже на кантонском, да я и не стал бы называть её шлюхой, разговаривая с ним или с любым другим чужеземным дьяволом, хотя, как тебе известно, именно так мы и называем всех их женщин, не стал бы я пользоваться таким грубым словом и в их присутствии. Я бы сказал «Утренний Цветок» или выбрал любое другое из тысячи подобных имен, оно, как мы оба знаем, означают «шлюха», но чужеземные дьяволы думают, что оно означает «Утренний Цветок». — Чен весело фыркнул, ему было тепло в длинной куртке на толстой подкладке. Он поднял глаза на небо, когда луна на короткий миг вышла из-за облаков. — Этот Утренний Цветок думает, что она станет тайтай Дзами. — Он снова фыркнул. — Ей никогда ею не стать.
— Нет, после того, что было сегодня, уже нет, — мрачно согласился Варгаш. — Она подходит ему по размеру, ему уже пора жениться, и было бы хорошо, если бы здесь появились дети. — Варгаш сильно скучал по своим, их было шестеро, он оставил их с двумя своими женами в Макао до тех пор, пока не сможет приобрести здесь собственный дом. — Что насчет мисси-тайтай и этого шанхайского Горнта? Он увеличит её деньги?
— Если и увеличит, то для своей пользы, а не её. Что я хотел бы знать, так это то, что было в тех бумагах.
— Каких бумагах?
— Тех, которые попались на глаза Луну, когда тайпэн Виллум задремал у камина. Бумаги от Длинного Острого Носа. Дью не ло мо, что Лун не может читать по-французски. Тайпэн Виллум был в большом шоке, как сказал Лун.
— Что стал бы Длинный Нос посылать Виллуму из могилы?
Чен пожал плечами.
— Беду для мисси-тайтай. Может, он написал про Затмение Луны, а?
— Это всего лишь слухи.
Чен промолчал, держа этот секрет при себе, как приказал «Благородного Дома» Чен после смерти Малкольма.
— Что бы ни случилось, тайтай Тесс сотрет мисси-тайтай и чужеземного дьявола из Шанхая в порошок.
— О? Что ты такого слышал?
Чен закатил глаза.
— Тайтай Тесс теперь тайпэн, так говорит «Благородного Дома» Чен — он известил нас об этом с последней почтой и сказал: «Берегитесь». Ты когда-нибудь слышал об императрице, которая отказалась бы от власти, однажды получив её? О любой женщине, раз уж на то пошло? Никогда за все пятьсот веков истории. Она теперь тайпэн, так говорит «Благородного Дома» Чен, а уж он-то должен знать.
— А я думал, тайпэном должен стать Альберт из Шанхая.
— Никогда. Она и его сотрет в порошок — Старый Зеленоглазый Дьявол навязал его и его брата «Благородному Дому». Ходят слухи, что тайтай Тесс ненавидит их, потому что они незаконнорожденные ублюдки, произведенные на свет дочерью чужеземного миссионерского дьявола от самого Зеленоглазого Дьявола — той самой, у которой была куча любовников.
— Женой начальника гавани Глессинга? Мэри Синклер? Никогда!
— Может быть, это и правда. Она дюжину раз заставляла Одноногого Глессинга носить зеленую шляпу.
— Наставляла ему рога? Это ещё одна выдумка, — уверенно заявил Варгаш, оберегая её репутацию, как и все из её бывших любовников. Теперь ей уже за сорок, красота её померкла, но она все так же ненасытна, подумал он, полная противоположность Тесс Струан, которая всей душой ненавидит соитие и довела своего мужа Кулума до пьянства и других женщин. — Тайтай Тесс следовало бы выйти замуж за тайпэна, а не за его сына Кулума. Он смог бы смазать её Золотые Врата по-королевски, чего ей всегда по-настоящему недоставало, и его с лихвой хватило бы и на вторую жену, Мэй-мэй, и на третью жену, Йэн Хси.
— Верно, — кивнул Чен, — тогда мы были бы сильны, имея множество сыновей для продолжения дела, а не ослабели бы и не спасались бегством от Одноглазого Дьявола Брока. — Он добавил, сделав зловещее лицо: — «Благородного Дома» Чен встревожен.
— Жаль, что Номер Один Сын Малкольм умер так, как умер.
— Боги находились в отлучке в тот день, — с мудрым видом заметил Чен. — Слушай, ты поклоняешься богу чужеземных дьяволов, он не говорил тебе, почему боги проводят больше времени в отлучке, чем присматривая за нашими делами?
— Боги есть боги, они говорят только друг с другом… смотри, «Красотка» отправляется…
Морин сказала:
— «Красотка из Атланты» отправилась в путь, Анжелика.
Бог ей в помощь, подумала Анжелика, щурясь от легкого ветра; корабль двигался в темноте едва различимой тенью.
— А вон и катер.
— Где? Боже мой, какие у вас острые глаза, я его чуть вижу. — Анжелика по-дружески сжала руку Морин. — Я уверена, вы и Джейми… — Она увидела, как кровь отхлынула от её щек. — Не волнуйтесь, Морин, все будет хорошо, я уверена.
— Мне кажется, — пробормотала Морин, — я не смогу говорить с ним.
— Тогда… тогда бегите к себе, я скажу, что у вас разболелась голова и вы увидитесь с ним завтра, это даст вам время все обдумать, завтра все будет уже не так плохо.
— Сегодня ли, завтра, я приняла решение.
Обе женщины смотрели, как штаговые огни катера приближаются и становятся все отчетливее.
— Спокойной ночи, Морин, — сказала Анжелика, — до завтра.
— Нет. Пожалуйста, останьтесь, я не смогу сделать это одна. Пожалуйста, не уходите.
Катер был всего в пятидесяти метрах от причала. Они увидели, как Джейми высунулся из окна и помахал рукой. Морин не вернула приветствия. Позади них вдоль всего променада и во всех домах, не тронутых пожаром, ярко горели масляные фонари. Кое-где слышалось мужское пение. Во французской миссии Вервен играл на флейте. Морин не отрываясь смотрела на приближавшегося Джейми. Он снова помахал рукой, потом выскочил на палубу.
— Мори-ин! — раздался его радостный крик, он был явно счастлив от того, что видит её.
Анжелика оглянулась, увидела, как взгляд Морин смягчился, и поняла, что о ней сейчас забыли. И правильно, подумала она, улыбаясь про себя. Морин будет плакать и злиться, устроит ему скандал и поклянется, что уедет, но она останется, она заставит его страдать, но простит, и никогда ничего не забудет, и никуда не уедет, она останется, потому что любит его, — какие мы, женщины, глупые создания.
