– Я об этом тоже вашей светлости говорил, – вставил домашний врач, довольный неблагоприятным отзывом о ненавистном конкуренте. – Я полагал бы, что и допускать к ребенку этого шарлатана и авантюриста нельзя.
– Ну, милый мой, все ваши коллеги к числу тех принадлежат, которые только по предрассудку призываются к больным, а в существе ваша медицина опаснее болезни, – решил князь.
– Бога ради, милый дяденька, не говорите дурно о Калиостро и другим в доме не позволяйте, – опасливо сказала Улыбочка. – Ах, я так боюсь этого чародея!
– Вот те и на! Тут странный выходит резон, душенька племяннушка, что чародея боитесь и тем не менее его сюда пригласили! – улыбаясь, говорил светлейший. – А когда же господин Калиостро младенца осмотрит?
– Граф сказывал, что вечером, после восхождения луны над горизонтом. И притом просил сей покой в его распоряжение предоставить для некоторых приготовлений. После восхода луны, когда ее лучи станут в окна этой комнаты проникать, предлагает младенца их сиятельств сюда принести для осмотра.
– Ладно. Быть по сему. Идемте, милая Улыбочка, душа сердца моего. Вы, думаю, покудоть уже можете, – сказал Потемкин и любовно прикоснулся к животику прелестной племянницы. – А графу Калиостро с его маркизой прикажи подать в отведенное им помещение. Вон сидит! – подавая руку племяннице и оборачиваясь к сидевшей на софе маркизе Тиферет. – Вот сидит! Как глупа! Ах, как глупа! А ведь хороша! Загляденье!
Улыбочка резко отняла свою руку и, взяв руку мужа, отвернулась от дяди и поспешно вышла из покоя. Вельможный дядя с виноватым видом двинулся за супружеской четой.
Полковник Бауер подошел к Калиостро и сообщил ему, что светлейший предоставляют в его распоряжение эту комнату, а также разрешают производить магию в парках и где угодно. Младенца вынесут для осмотра в указанное время. Так может граф с супругою пойти к себе и завтрак ему сию минуту подан будет.
Граф важно кивнул и подал знак маркизе следовать за ним. Они уже выходили, когда домашний лекарь нагнал их, восклицая по-латыни:
– Стойте, коллега! Мне нужно с вами провести некоторый коллоквиум!
Калиостро остановился и с надменным видом посмотрел на лекаря через плечо.
– Кто это говорит? – отвечал он по-латыни. – Кто и кого называет коллегой?
Надменный тон усилил накопившееся раздражение лекаря.
– Это я вам говорю! – резко ответил он.
– Вы?! – меряя уничтожающим взглядом лекаря, сказал Калиостро. – Вы? Товарищ? Мне?.. Может ли ученик профанской кухни быть не только товарищем, но ниже подсобного мастеру божественной герметической медицины?!.
– Герметическая медицина! – распаляясь, повысил голос лекарь. – Герметическая медицина! Российский медицинский факультет и инспекция врачебной управы таковой не признают. Довольно шарлатанства, господин Калиостро! Докажите ваше право производить лечение в столице Российской империи представлением надлежащих патентов от какой-нибудь законной ученой коллегии с достоверными подписями.
– Жалкий мирозапутанный слепец! – с презрительным соболезнованием сказал Калиостро, отнимая руку у маркизы Тиферет, которая, видя, что объяснение грозит затянуться, опять присела на ближайшую софу. – Или пророк, воскрешая сына вдовы Наинской, нуждался в патентах?
– Да кто же вы? Пророк? Учитель? За кого вы себя выдаете? – вскричал домашний лекарь и прямо затрясся от бешенства.
– Кто я, скоро все узнают и никогда не узнают. Но кто вы, называющие себя учеными докторами, – на великом суде мертвые, вами отравленные, замученные, низведенные в темные затворы гробов, восстав, покажут. Кто вы? Все те же, во все века. Да! Вы жалкие слепцы суетной лженауки. Вы берете ключ разума, владеть коим не умеете, и даже от какой он двери – не знаете, и сами не входите и других не пускаете. Да, во все века встречал я вас на пути моем. И вы мешали, преследовали меня, возбуждали против меня чернь, заточали меня в темницу, возносили на крест и костер. Везде, везде вы мешали мне, вы, взявшие на откуп религию, благотворение, исцеление, просвещение человечества и в корыстный промысел обратившие свободное откровение Небес. Но не было вам откровений. Но довольно об этом. Я утомлен, и великие подвиги еще предстоят мне сегодня. Здесь же я – гость князя Потемкина.
И Калиостро опять обратился к супруге, намереваясь с ней удалиться. Но доведенный до последней степени раздражения домашний доктор преградил ему дорогу.
– Нет, господин Калиостро, вы так от меня не отделаетесь! – закричал он. – Я выведу вас на чистую воду. Сюда приехал коллега из Страсбурга. Он многое рассказал о ваших врачебных подвигах в прошлом году; и как вы сильнодействующими средствами достигали временного облегчения страданий, и как после внезапного вашего отъезда большое число больных впадало в еще худшее состояние. Это и многое иное о вас не премину его светлости и племяннице его сообщить!
Лицо магика побагровело, потом потемнело. – А, ты так! – зловеще процедил он. – Ты так! Ты хочешь, чтобы я проучил тебя хорошенько. Тебе недостаточно того предостережения, что содеянное тобою в левом павильоне, в голубой комнате, в полночь, при трех яблоках и ананасе стало уже высшему начальнику моему известным!
– Ты все лжешь! Ты ничего не знаешь! – теряя всякое самообладание, закричал домашний лекарь. – Ты выведал нечто через прислугу и подлое шпионство. Но этим ты меня не испугаешь. И я всему свету покажу твое шарлатанство.
Глаза магика засветились зеленым огнем, как у сказочного василиска.
– А если тебе мало этого предостережения, – прошипел он сдавленным голосом, – то возможно еще и то открыть, что было сделано в правом павильоне, в красной комнате, в полдень, при виноградной кисти и семи гранатовых яблоках!
На мгновение домашний лекарь остолбенел э не в силах был выговорить ни слова. Но затем в неистовой ярости бросился к Калиостро и с криком: «Проклятый колдун!» – со всего размаху ударил его по щеке.
Яркий белый отпечаток пальцев мгновенно проступил на багровой щеке магика.
Полковник Бауер бросился между докторами, дабы воспрепятствовать дальнейшему обмену любезностями.
– А!.. Ха-а… – вылетело из уст маркизы Тиферет, оставшейся спокойно сидеть на софе и с довольным выражением прекрасного лица во все глаза смотревшей на супруга.
Первым инстинктивным движением магика было схватиться рукой за щеку. Вторым – ухватиться с неистовым скрежетом зубов и сверканием глаз за шпагу, которую он уже до половины извлек, прежде чем полковник Бауер успел его удержать. Но нечеловеческим усилием воли магик остановил себя и стал неподвижно, постепенно как бы костенея, и вдруг, воздев глаза и руки, возопил:
