Ознакомительная версия.
– Григорием Засекиным его зовут, – представил друга Степан. – Князь он, Марфуша, чистых кровей! Сегодня сам царь-батюшка перед всеми боярами перстеньком его наградил – за подвиги воинские!
– Да неужто? – Марфуша и прежде-то с интересом на Григория поглядывала, а тут и вовсе глазами пытать его принялась. – Вот этот перстенек-то?
Григорий покраснел – слишком уж показно все выглядело.
– Он самый, – подтвердил Степан.
– Хорош! – похвалила девица.
– А это, Гриша, наша Марфуша, – представил наконец Василевский и барышню. – Красавица, верно?
– Верно, – кивнул Григорий.
Встретив ее взгляд, запунцовел еще пуще – чересчур уж откровенно она его рассматривала, прямо как товар заморский! Наглая была девица, не поспоришь, но до чего ж притягательна!..
– А у Марфуши и подруги есть, Гриша. И все, как она, красавицы!
– Как я?! – обиженно надула девица и без того пухлые губы.
– Ты – лучше всех! – успокоил ее Степан. – Князь просто у нас с дороги, аж из самой Ливонии сюда добирался, так, может, ты ему парочку подруг присмотришь?
– А коли сама захочу? – бесстыже повела бровью Марфуша.
Степан скосил глаза на Григория.
– Сама? – задумался он на минуту. – Эх, для друга чего не жалко! Отпущу! Как, Гриша, возьмешь Марфушу? Она ласковая, умелая. Все знает, все понимает…
– Я бы, Марфуша, с радостью, – потупил глаза Григорий, – да не могу нынче…
– У тебя ж побывка, – вмиг подобравшись, упрекнул друга Степан. – Так развернись, погуляй. Я плачу!
– Ждут меня, – коротко пояснил Григорий.
– Кто ждет? Где?
В иное время все эти сальности да взгляд Марфушин обещающий непременно разогрели бы аппетит юного Засекина, но теперь отчего-то напротив – отбивали. Он чувствовал, что хочет как можно скорее свернуть трапезу и оставить захмелевшего товарища и Марфушу.
– Ждут – и всё тут, – вновь коротко, но очень серьезно ответил Григорий.
Глаза огненно-рыжего Степана превратились в щелочки, на губах заиграла улыбка.
– К Воротынским, поди, собрался? Князь тебя пригласил нынче в Кремле, верно?
– А хотя бы и пригласил, – глядя ему в глаза, с ноткой вызова сказал Григорий.
– Да что ж ты у него позабыл-то, Гриша? – сменив тон с насмешливого на откровенно недовольный, спросил Степан. – Тебе там что, еще в прошлый раз медом намазали?
Марфуша хоть и расстроилась, что теряет нового да вдобавок приглянувшегося ухажера, слушала тем не менее с интересом.
– А хоть бы и медом, – односложно отвечал товарищ.
– Постой, постой… Уж не одна ли из дочерей княжеских тебе полюбилась, а? Какая из них? Софья? Мария? Катерина? Я ведь их всех знаю – не один год им кланялся.
– Средняя, – не стал таиться Григорий.
– Красавица-Мария, стало быть, – отчего-то зло просияв, откинулся на спинку стула Степан. – Неужто надеешься, что тебе позволят за ней ухаживать?
– А почему бы и нет? – слова друга, а особенно тон, задели Засекина за живое.
– Да потому, что Михаил Воротынский – один из самых богатых князей на земле Московской, а ты хоть и родовит, да беден как мышь церковная. Он-то зятька из Шереметевых али Глинских искать будет, а то и за самих Захарьиных-Юрьевых Марию свою сосватает. Так-то!
– А вот это уже не твоего ума дело! – вспылил Григорий.
– Да и не твоего тоже, – съехидничал Степан.
– Степочка, – вмешалась в разговор Марфуша, – почто ты на человека напал? Видно ведь – любит он свою Марию. А коли любит – пусть и добивается…
– Заткнись, – рявкнул на нее Степан и столкнул с колен столь резко, что Марфуша едва не оказалась на полу – вовремя подскочила.
– Степа, ты аккуратнее, не то пришибешь меня ненароком, – возмутилась она.
– Надо будет – и пришибу! – не глядя на нее, все так же грозно рявкнул он.
Марфуша отступила назад: видно, слово Василевского что-то для нее, да значило.
– Стану воеводой – отдаст за меня Машу, – не успокаивался Григорий.
– Мечтай! – огрызнулся Степан.
– А вот увидишь!
– Дур-р-рак ты! – раскатисто бросил товарищ.
Григорий вскочил:
– Сам таков!
На них уже смотрела половина кабака – дальние посетители сами гуляли шумно и мало что слышали.
– Остынь, сядь, доешь, – пошел на попятную Степан.
– Спасибо, наелся, – Григорий оправил широкий кожаный пояс и оружие на нем. – Прощай, Степа, свидимся! И вы, Марфуша, прощайте. – Он усмехнулся: – Чем биться, лучше по домам расходиться. Не для того я в Москву приехал, чтобы еще и тут глотку драть и саблей махать.
Так он и ушел, а Степан, проводив его тяжелым взглядом, плюнул на пол, обернулся и поманил пальцем Марфушу:
– Не бойся – не обижу. Пошли окорок есть да горячее вино пить – принесут сейчас. Раззадоримся вволю. А потом и в постельку!
5
В кремлевских покоях царя было темно, как в склепе. Окна боязливая прислуга наглухо занавесила. Тяжелый запах ладана пропитал резную мебель, ковры, утварь, иконы. На глазах бояр царь крепился, старался держаться молодцом, но едва переступал порог своих покоев, вмиг раскисал. И ничего не мог с собой поделать. Вот и в этот вечер, забыв о взятом Феллине и пленном магистре Фюрстенберге, царь ушел в себя. Только шурья покойной царицы и допускались сюда в такие минуты. Чем они охотно и пользовались.
Тихо было и в этот вечер – Иоанн горевал. Только едва слышно всхлипывал у царского ложа Данила Захарьин-Юрьев, да скорбно вздыхал в стороне его младший брат Никита. И свечи еще мерно потрескивали в тяжелых бронзовых канделябрах.
– Признайся себе, государь: ведь это братья Адашевы через людей своих погубили Анастасию, жену твою возлюбленную, сестренку нашу милую, светлую! – шептал со слезами на глазах старший Захарьин-Юрьев бледному и растерянному государю.
За спиной старшего согласно кивал младший:
– Они, живодеры, они!
– Почем знаешь? – не поднимая глаз, спросил Иоанн.
– А ты вспомни, царь-батюшка, когда захворал ты семь лет назад, когда вся Русь слезами обливалась, тебя хороня, – прости нас, Господи! – и уже отписал ты духовную, кого едва ли не силой заставили присягать нашему Димитрию? Отца Адашевых – Федора Григорьевича! Не хочу, говорил, пеленочнику присягать! Не стану, мол, под Захарьиными-Юрьевыми, опекунами, ходить!
– Так то отец их был – не Алешка! – гневно зыркнул на бойкого шурина Иоанн. – Алешка на коленях присягал, руки целовал…
Ознакомительная версия.
