— Нет. Но я должен рискнуть, чтобы быть поближе к вам, на случай, если понадоблюсь, о чем я постоянно молю Бога.
— Но вы будете там в опасности.
— Буду счастлив, если хоть это вызовет ваше желанное для меня беспокойство, — он пожал плечами, как бы отмахиваясь от грустных мыслей. — Если меня вышлют из Со до того, как вы позовете меня, я дам вам знать.
Она опустила голову и поблагодарила его. Надевая на голову капюшон, она сказала:
— Посветите мне, пожалуйста, на лестнице.
Он не шевельнулся. О чем-то раздумывая, он смотрел на нее блестящими глазами.
— Уже! Вы покидаете меня прямо сейчас. Ах, позвольте мне насладиться вашим присутствием еще несколько мгновений. Я ведь даже не знаю, когда в следующий раз увижу вас. Не спешите так.
Ее тревога усилилась от этой ураганной мольбы, она испугалась за себя. Его рука стянула с ее головы капюшон, который она собралась завязать. Потом он снова обнял ее.
— Нет, нет, — умоляла она.
Но его объятия были столь крепкими, что она была не в силах бороться.
— Ах, Катрин, Катрин, не отвергай меня.
Парализованная, не в силах пошевелить руками, в полуобмороке от ужаса, она почувствовала, как он оторвал ее от пола и легко перенес через комнату.
— Ради всего святого, отпустите меня, — слабо простонала она. — Ох, это низко, низко!
Его ответом был только страстный шепот:
— Тихо! Тихо!
Он донес ее до дивана и опустил на него. В этот момент его руки ослабили свое давление на ее тело, и, словно ожив, она сделала попытку освободиться от него.
Они упали, борясь так яростно, что не слышали, как стукнула входная дверь.
И только когда на лестнице раздались спотыкающиеся шаги и хриплый голос, тянувший какую-то мелодию, он замер и отступил от нее на шаг, прислушиваясь. Ее же этот шум, страшный в любое другое время в таком месте, наполнил чувством облегчения.
Орн грязно выругался и после секундного замешательства побежал к дверям, чтобы успеть запереть их. Но он не успел. Только он остановился возле них, как они рывком распахнулись, и толстый, безвкусно одетый мужчина средних лет встал на пороге, щурясь от света.
Зрелище, которое он увидел — задыхающийся и бледный граф и сидевшая на диване дама, лихорадочно приводившая в порядок свои измятые одежды — вызвали на раскрасневшемся лице полковника де Миля ухмылку.
— Кажется, я помешал, — хмыкнул он. Он хотел заговорить солидным тоном, но не удержался и хихикнул. Пройдя шаг или два на нетвердых ногах, он снял шляпу и поклонился.
— Serviteur[60], мадам.
Он виновато повернулся к Орну:
— Черт бы меня побрал, господин граф, но я забыл, что ты здесь.
— Черт бы тебя побрал, пьяница, — ругнул его Орн.
— Ты чертовски невежлив. Но мне наплевать на все это.
Они свирепо уставились друг на друга. Катрин увидела, что путь к выходу освободился. Трясущимися руками она натянула свой капюшон на голову, закуталась в плащ и поспешила к выходу. Орн хотел остановить ее, но задел полковника.
— Отойди в сторону, пьяная собака.
Но обиженный оскорблениями де Миль навалился на него своей тушей, не давая шевельнуться:
— Виноват, если помешал. Я уже сказал. Виноват. Поругай меня за это, если хочешь. Я это тебе прощу. Но не будь невежлив. Не говори, что я пьян. Не называй меня собакой. А то я укушу тебя, — по-прежнему не давая Орну сделать ни шагу, он тупо засмеялся. — А из-за чего ты так разнервничался? Из-за бедной молоденькой курочки? Ха! Да пусть идет, если хочет. Не держи ты их насильно никогда. Я так не поступаю. Это некрасиво. Пусть идет.
Звук отъезжающей кареты сказал Орну, что ее уже не догнать. Он злобно обругал де Миля.
Потом он отошел в сторону и засмеялся.
— Ты был ужасно некстати, Миль. Но, может быть, это сейчас не так уж и важно. Она еще успеет отбросить свою робость. Подождем другого случая.
Катрин, дрожа и всхлипывая, съежилась в углу нанятой ею кареты и громко рыдала: «О какая низость! Какая низость!» — и клялась себе, что никогда больше подобной встречи она не допустит.
Удивительная сама по себе, известная всем история лаэрда Лауристонского становится еще более удивительной, если мы узнаем ее тайную сторону.
Зимой 1718 года операции его Банка достигли огромного размаха. Его мысли, если и отвлекались от работы, то лишь изредка, когда, как мы уже видели, он задумывался о Маргарет Огилви. Только самым глубоким погружением в свою работу мог он заглушить постоянную ноющую тоску о ней, которая мучила его со времени их короткой встречи. Он знал, что графа Орна нет в Париже, и только крайним усилием воли избегал соблазна искать встречи с графиней.
Так случилось, что привязанность к нему регента после происшедшего с ним смертельно опасного случая, а также благодаря его талантам, сильно возросла. Говорили, что регент был ослеплен достоинствами шотландца. Кроме того, после «промывания мозгов» парламенту политическая сила регента настолько возросла, что он, не сомневаясь, позволил шотландцу приводить в действие намеченные им планы, в совершенстве которых мистер Лоу убедил его. Чтобы обезопасить его планы от возможных будущих опасностей, его Банк получил статус государственного, что вызвало гнев Ноая и его друзей. Название Банка изменилось. Из Генерального он стал Королевским, и его ценные бумаги гарантировались теперь казной.
Наконец мистер Лоу имел теперь возможность расширить свои колониальные замыслы, получив по специальному указу право присоединить к Миссисипской компании еще и ряд других французских колониальных компаний: Ост-индскую, Китайскую и Сенегальскую. Получившаяся огромная компания была названа Индийской, хотя ее по привычке обычно продолжали называть Миссисипской.
Для того, чтобы развернуть деятельность этого концерна, монополизировавшего всю заморскую торговлю Франции, потребовались новые капиталы, и мистер Лоу, чтобы их достать, использовал все свои финансовые таланты, силу которых он уже успел блестяще доказать и над которыми теперь никто не осмелился бы насмехаться.
Однако рост стоимости акций Миссисипской компании оставался до сих пор незначительным и так и не достиг номинала, несмотря на то, что в Луизиане все ожидали найти несметные богатства.
Если самого мистера Лоу это и не беспокоило, поскольку он смотрел далеко вперед, то его более осторожный брат Уильям был этим огорчен. Он получал тайные отчеты из-за океана и видел, что состояние дел оставляет желать много лучшего, сильно не соответствуя блестящим слухам, которые ходили во Франции. Он сравнивал застой в делах Миссисипской компании с резким ростом стоимости акций Антисистемы д'Аржансона, которая уже выдавала своим пайщикам дивиденды от двенадцати до пятнадцати процентов.
