Епископ Вишарт озабоченно нахмурился.
— Сэр Джон… — начал было он.
Но Атолл проигнорировал его, возвысив голос, чтобы и остальные могли слышать его.
— Эдуард и его армия получили полную свободу действий, а мы бросили своих людей на его милость. Можете быть уверены, они ее не дождались. Мы все слышали о сожженных городах и деревнях, убитых мужчинах, обесчещенных женщинах и искалеченных детях. Король Англии — толстокожий, у него шкура носорога. И то, что мы сегодня сделали, — всего лишь жалкий укол. — Граф с силой ударил по ладони сжатым кулаком. — А мы должны поразить его в самое сердце!
В толпе раздались возгласы одобрения, и Комин услышал их. Сын Атолла Дэвид во все глаза смотрел на отца, и на лице его была написана гордость. Неприязнь Комина сменилась откровенной ненавистью. Вот уже много месяцев Атолл был для него как бельмо на глазу, подвергая сомнению любое его решение и оставаясь постоянным источником раздражения. Более того, он продолжал оказывать поистине возмутительную поддержку Роберту Брюсу, отчего проклятый соперник незримо присутствовал в их среде, несмотря на то что этот сукин сын как сквозь землю провалился после того, как отказался от поста хранителя. Комин всей душой желал изгнать Атолла из их рядов, надеясь, что таким образом лишит Брюса последней возможности влиять на события в Шотландии, но граф командовал большим отрядом рыцарей, поддержка которого была крайне необходима окруженным мятежникам.
— Предлагаю не давать Длинноногому ни минуты покоя, — продолжал Атолл. — Осторожность стала нашим врагом. Агрессия должна стать нашим союзником. Давайте устроим набег на территорию Англии, пока король и его приспешники зализывают раны!
Когда одобрительный ропот сменился громкими криками, Комин с отцом заговорили одновременно, но воины, воодушевленные ночным триумфом и пламенной речью Джона Атолла, заставили их умолкнуть.
— Нужно позвать Уильяма Уоллеса домой! — крикнул какой-то мужчина, размахивая копьем. — Пусть он снова приведет нас к победе над английскими собаками!
Комин не выдержал и дал волю своему гневу.
— Уоллеса? — презрительно выкрикнул он. — Именно из-за своей неспособности руководить он и отказался от должности хранителя нашей страны. Фолкирк стоил жизни десяти тысячам скоттов!
Его слова вызвали настоящую бурю возмущения, и Комин с опозданием сообразил, какую ошибку совершил. Уильяма Уоллеса вот уже три года не было с ними, но предводитель мятежников по-прежнему отбрасывал длинную тень. Он первым обнажил меч против англичан, его грандиозный триумф под Стирлингом, его ярость на поле брани, даже его разбойничьи подвиги в первые дни мятежа — все это было еще свежо в памяти повстанцев, невзирая на его поражение при Фолкирке. То, что Уоллес, второй сын в скромной семье, сохранил больше уважения в свое отсутствие, чем он сумел завоевать за два года своего пребывания на посту хранителя, приводило Комина в бешенство. Вокруг зазвучали протестующие крики, и он увидел, как Джон Атолл смотрит на него с нескрываемым удовлетворением во взоре.
— В поражении под Фолкирком нет вины Уоллеса, — гневно заявил Нейл Кэмпбелл. — В нем повинны дворяне, возглавляемые лордом Баденохом, которые бежали с поля брани, не нанеся ни одного удара по врагу!
Отец Комина и граф Бучан шагнули вперед, возмущенные оскорблением, нанесенным их фамильной чести. Грязно выругавшись, Комин схватился за рукоять своего меча.
— Замолчите все!
Резкий, скрипучий голос прокатился над поляной. Толпа притихла и расступилась, пропуская в первый ряд невысокого жилистого человека в черной сутане. Руки Уильяма Ламбертона, епископа Сент-Эндрюсского, были перепачканы кровью — он оказывал помощь раненым и отпевал погибших. На лице его застыло непреклонное выражение, а в странных глазах — один из которых был льдисто-голубым, а другой — белым, как жемчуг, — горел холодный огонь. Он встал между Кэмпбеллом и Комином, который уже наполовину вытащил меч из ножен.
— Как быстро от борьбы с англичанами мы переходим к борьбе друг с другом! Когда же мы поймем, что наша сила — в единстве, а не в разделении? — Голос его звучал страстно, как во время его яростных проповедей. — Сегодня вечером мы одержали победу, сэр Джон, — заявил он, поворачиваясь к Атоллу. — Не забывайте об этом в погоне за следующей. Подойдите ко мне. — Он жестом поманил графа. — Пожмите руку человеку, который принес нам эту викторию. Своему соотечественнику.
На скулах у Атолла заиграли желваки, но под тяжелым и непреклонным взглядом Ламбертона он шагнул вперед и неохотно протянул руку.
Комин долго пожирал графа взглядом, а потом с силой загнал наполовину вынутый меч обратно в ножны. Мужчины обменялись коротким рукопожатием, глядя друг другу в глаза, после чего разошлись.
Ламбертон обвел взглядом остальных, подмечая в лицах и позах неуверенность и внутреннее напряжение.
— Уничтожение Лохмабена позволило нам выиграть время, в течение которого мы должны решить, что делать дальше. Руководствуясь здравым смыслом, — добавил он, глядя на Атолла. — Восстановление Джона Баллиола на троне пока еще не состоялось. Мы с епископом Вишартом отправили гонца в Париж, чтобы выяснить, что требуется нашему королю для окончательного возвращения на престол. Давайте подождем его ответа и не станем принимать скоропалительных решений, ведь это запросто может изменить ход войны.
Вишарт и остальные согласно закивали головами, но Комин заметил, что Атолл задумался, словно эти известия его совсем не обрадовали. Было очень странно сознавать, что у них, оказывается, все-таки есть нечто общее.
Когда толпа начала расходиться — Джон Атолл ушел вместе с Нейлом Кэмпбеллом, а Вишарт отвернулся, чтобы продолжить разговор с лордом Баденохом, — Комин направился к тому месту, где оставил своего коня и снаряжение, не обращая внимания на оклики своих людей. На вершину холма все еще выходили последние отставшие от своих и уцелевшие воины, но большинство солдат уже рассеялись по склонам, чтобы передохнуть самим и дать отдых лошадям, прежде чем шотландская армия уйдет глубже в Лес, на свою базу. Комин миновал группу лучников, подсчитывающих оставшиеся стрелы. Закаленные люди из Селкиркского леса, их муштровал и готовил к боям еще Уильям Уоллес, когда был единоличным хранителем королевства.
Уоллес. Баллиол.
С тех пор как слухи о грядущем возвращении короля, подобно степному пожару, начали распространяться и шириться среди повстанцев, эти два имени стали преследовать его, словно в кошмарном сне. В отсутствие бывшего предводителя мятежников и низложенного короля он, Джон Комин, стал подлинным лидером Шотландии, завоевав это положение при поддержке своей семьи. Но теперь даже его честолюбивый отец с восторгом отзывался о реставрации своего зятя, короля. Он не уставал повторять, что Коминам всегда и неизменно лучше всего удавались закулисные интриги. «Король — это всего лишь инструмент, а играем на нем мы». Но Комину нравилось быть на виду и купаться в лучах славы, и он не желал уходить в тень другого человека.
