Станислав не обратил внимания на их слова. Ему хотелось разрешить мучавшие его сомнения.
— Подвергать жизнь опасности ради нескольких негативов… Имел ли я право так поступать?.. Смерть трех человек из-за нескольких негативов… Стоило ли так рисковать, чтобы сделать и спасти негативы?
Профессор заговорил медленно и серьезно, похоже было, что он отвечает не только Станиславу, но и самому себе.
— Требовать этого ни от кого нельзя. Но принять на себя такую обязанность — необходимо. Именно в них спасение, пан Станислав, для вас, для этих молодых людей, для нас всех.
— В этих хрупких стеклышках? Вы шутите, профессор! Кого же они могут спасти и от чего?
Профессор протянул руку к ящику и вынул оттуда несколько снимков.
— Вы видите фотографию этого плана? Вот Краковское предместье. Узнаете? А это колонна Зыгмунта, верно? Ну а там, дальше? Разве это наш Королевский замок?
— Ну что вы!
— Это совершенно другое здание!
— Оно похоже на отвратительного паука — вздутое брюшко купола опирается на тоненькие ножки колонн!
— Это немецкий проект строительства Зала конгрессов и народных собраний, — сухо заметил профессор.
— Как же так? А наш Замок?
— Взгляните сюда, на второй план! Вот набросок того же Зала конгрессов на том месте, где виден обозначенный пунктиром пятиугольник. Видите, что написано на этом пятиугольнике? Ehemaliges Schloss — «Бывший Замок»…
— Что это такое?
— Что это значит?
— Выходит, стены Замка еще стоят, а они уже сейчас планируют на его месте строительство своего Зала конгрессов.
— Планируют. Но не «сейчас», — подчеркнул профессор. — То, что вы видели, это приложение к знаменитому проекту Пабста, подготовленному группой архитекторов из Вюрцбурга. Экземпляр этого плана я видел в Варшаве еще в первую военную зиму…
— Они уже тогда?
— Наверно, еще раньше. До войны. Столь детальная разработка проекта требует немалого времени.
— Значит, они еще до войны решили…
— …превратить нашу миллионную Варшаву в провинциальный стотысячный немецкий городок. Это предусматривал план Пабста. «Превратить». Вы понимаете, что означает это деликатное слово: превратить?! Это означает: разрушить дома, а людей… людей…
Тут в разговор включился Стасик:
— Я слышал как-то, брехали по мегафону, что Варшава разрушена потому, что мы в тридцать девятом году оборонялись. Некоторые соседки поверили, повторяли. А сегодня, глядя на этот план, я думаю, если б мы не оборонялись, не боролись за свое польское, нас наверняка уничтожили бы еще скорее, еще более жестоко, без всякой жалости…
— Верно. Прежде чем в этой войне прозвучал первый выстрел, они нас уже приговорили. Меня. Вас, пан Станислав. Этих детей. Наш Замок. Наше государство. Наш народ. Обрекли на физическое уничтожение или на моральную смерть. Оставили б в живых только тех, кого сумели бы подчинить, превратив в тупых, безвольных двуногих скотов. Недаром один из тезисов гитлеровской политики гласит: «Отнимите у народа, побежденного народа, памятники прошлого, и во втором поколении он перестанет быть нацией». Мы остаемся нацией, пока существуют памятники прошлого, пока мы относимся к ним с уважением…
Неожиданно дверь открылась, и в комнату влетел пан Рущик. Он ловил воздух открытым ртом, его торчащие усы казались восклицательными знаками.
— Пан профессор! Немец роется в картотеке с негативами!
— Какой немец? Кто?
— Он дал карточку, чтобы я отнес швабу-директору… Директора нет, говорю. Тогда он взял ключ от его кабинета, вошел туда и скорее к картотеке, похоже, он хорошо знает, где и что…
Профессор только кинул взгляд на протянутую карточку:
— Доктор Герхард Саппок!.. Помню его!
Спокойно, но решительно он подошел к обитой коричневой кожей двери, ведущей в соседнюю комнату.
Дверь осталась открытой, и они могли увидеть немца в мундире, стоящего у ящичков с картотекой, у тех самых ящичков, куда несколько минут назад профессор вложил негативы с документацией Замка.
Профессор что-то сказал по-немецки. Гость раздраженно ответил. Профессор вежливо, но твердо возразил.
— О чем они говорят? — тихонько шепнула Кристина.
— Немец сказал профессору, что ему нужны диапозитивы для доклада, который будет делать в Кракове немецкий профессор Беренс для самого господина Генерального губернатора и его окружения. Поэтому он подбирает нужные диапозитивы, и никто не имеет права в этом ему препятствовать.
— А что профессор?
— Потребовал письменной доверенности на получение диапозитивов. Ее у Саппока, конечно, нет.
Они видели, как профессор решительно отобрал у незваного гостя диапозитивы, задвинул ящик, закрыл шкаф, повернул ключ в замке и спрятал его в карман со словами:
— Ordnung muß sein!
— Должен быть порядок! — перевела для себя Кристина.
Гость рассвирепел.
— Herr Generalgouverneur, Herr GeneraIgouverneur! Господин генерал-губернатор, господин генерал-губернатор! — громко вопил он.
— Ordnung muß sein! — ровным, спокойным голосом отвечал профессор.
Немец в конце концов заявил, что пришлет требуемое письмо.
— Сделайте одолжение! — вежливо ответил профессор.
— Хайль Гитлер! — прощался немецкий историк, выбросив вперед сжатую в кулак руку.
— До свидания! — ответил по-польски профессор.
«Ученый»-грабитель ушел.
Вернувшись, профессор с улыбкой сообщил невольным свидетелям этой сцены:
— От кого бы бумага ни пришла, я отвечу, что этого недостаточно без подтверждения шефа. А мне известно, что он уехал на две недели. Если нажим усилят, я пошлю письменный запрос немецкому директору нашей Высшей технической школы — имею ли я право, в порядке исключения, без разрешения высшего начальства выдать диапозитивы. А я знаю, что он тоже уехал. Прежде чем они оба вернутся, вопрос уже наверняка будет неактуален…
— Не слишком ли вы рискуете, профессор?
— Надо. Так мы защищаемся. Должны защищаться.
— Однако сегодняшний визит эсэсовцев завершился для них успешно…
— Они забрали макет Замостья, потому что на их стороне была физическая сила… Но Замостье никогда не будет Гиммлерштадтом! Как бы не желали этого доктор Саппок и ему подобные…
— Вы сказали, что помните его.
— Еще бы! Он ведь уже до войны приезжал несколько раз в Польшу в составе делегации вместе с профессором Дагобертом Фреем из гитлеровского Восточного института, с венским ученым, доктором Йозефом Мюлльманом, с директором Дрезденской картинной галереи, доктором Гансом Поссе. Много их было. Искусствоведы. Притворялись нашими друзьями. Все осматривали. Стремились со всем как можно лучше познакомиться. Записывали…
