Ознакомительная версия.
Хотя сэр Эндрю старался не подавать виду, Маргерит понимала, что он волнуется за своего предводителя и друга, и вынужденное бездействие угнетает его не меньше, чем ее.
Впоследствии Маргерит не могла припомнить, как они провели этот утомительный день в Дувре. Боясь попасться на глаза шпионам Шовлена, она сидела с сэром Эндрю в уединенной гостиной час за часом, изредка принимая пищу, которую приносила им Салли, и продолжая напряженно думать, строить планы и иногда надеяться.
Шторм прекратился слишком поздно — прилив спал, не позволяя судам выйти в море. Зато ветер переменился весьма удачно — дул легкий северо-западный бриз, весьма благоприятный для быстрого переезда во Францию.
Маргерит и сэр Эндрю с нетерпением ожидали, когда, наконец, они смогут отправиться в путь. Одним из немногих счастливых моментов дня был тот, когда сэр Эндрю, вернувшись после очередного похода на пирс, сообщил Маргерит, что зафрахтовал быстроходную шхуну, шкипер которой был готов выйти в море, как только позволит прилив.
Теперь время побежало быстрее, ожидание стало менее безнадежным, и, наконец, в пять часов вечера, Маргерит, чье лицо покрывала вуаль, и сэр Эндрю Ффаулкс, переодетый лакеем и несущий багаж, отправились на пирс.
На борту корабля свежий морской воздух приободрил Маргерит; бриз надувал паруса «Пенистого гребня», быстро рассекавшего волны.
Закат после шторма был необычайно красив, и Маргерит, глядя на белые утесы Дувра, постепенно исчезающие из поля зрения, вновь обретала покой и надежду.
Сэр Эндрю был очень внимателен, и она радовалась, что он находится рядом в это тревожное время.
Постепенно из быстро сгущающегося вечернего тумана начал появляться берег Франции. Уже можно было разглядеть несколько мерцающих огоньков шпилей церквей.
Полчаса спустя Маргерит ступила на французскую землю. Она вернулась в страну, где люди тысячами истребляли своих соотечественников и отправляли на плаху женщин и детей.
Даже здесь, в этом отдаленном приморском городе, ощущалось дыхание революции, свирепствовавшей на расстоянии трехсот миль, в прекрасном Париже, ныне внушавшем ужас нескончаемыми потоками крови благороднейших сыновей франции, плачем вдов и криками осиротевших детей.
Все мужчины носили различной степени чистоты красные колпаки с трехцветной кокардой, приколотой на левой стороне. Маргерит заметила, что веселое добродушие на лицах ее соотечественников сменилось выражением опасливого недоверия.
Теперь каждый шпионил за своим соседом, самая невинная шутка могла в любой момент явиться доказательством симпатий к аристократам или измены народу. Даже во взглядах женщин светились страх и злоба, и наблюдая за сходящей на берег Маргерит и следующим за ней сэром Эндрю, они бормотали себе под нос: «Sacres aristos!» [84] или «Sacres Anglais!» [85].
Других комментариев их появление не вызвало. Кале даже в те дни находился в постоянных деловых отношениях с Англией, и английских торговцев можно было часто видеть в этих местах. Из-за существовавших в Англии высоких пошлин французские вина и коньяки постоянно переправлялись туда контрабандой. Это вполне удовлетворяло французских буржуа, которым нравилось смотреть, как обирают ненавидимых ими английское правительство и английского короля. Поэтому в захолустных тавернах Кале и Булони английские контрабандисты всегда были желанными гостями.
Таким образом, когда сэр Эндрю вел Маргерит по извилистым улочкам Кале, горожане, отпускавшие ругательства при виде чужестранцев, одетых по английской моде, считали, что они прибыли сюда присматривать товары для своей туманной страны.
Тем не менее, Маргерит интересовалась, как могло случиться, что высокая массивная фигура ее мужа оставалась в Кале незамеченной; к какой же изощренной маскировке ему приходилось прибегать, чтобы делать свое благородное дело, не привлекая излишнего внимания.
Почти не разговаривая, сэр Эндрю вел ее через весь город по направлению к мысу Гри-Не [86]. Улицы были узкими и грязными, повсюду ощущался запах несвежей рыбы и сырых погребов. Во время шторма прошлой ночью шел сильный дождь, Маргерит часто ступала в липкую грязь, так как на дорогу лишь местами падал свет из окон домов.
Но молодая женщина не обращала внимания на эти досадные неудобства. "Мы можем найти Блейкни в «Серой кошке», — сказал ей сэр Эндрю, когда они сошли на берег, и Маргерит шла, словно по аллее, устланной лепестками роз.
Наконец они достигли места назначения. Сэр Эндрю, очевидно, знал дорогу, так как он безошибочно ориентировался в темноте и ни разу не обратился с вопросом к прохожим. Было слишком темно, чтобы Маргерит смогла рассмотреть внешний облик дома. «Серая кошка», по-видимому, была маленькой придорожной таверной в пригороде Кале на пути к Гри-Не. Она находилась на некотором расстоянии от берега, ибо шум волн доносился издалека.
Сэр Эндрю постучал в дверь набалдашником трости, и Маргерит услышала изнутри дома ворчание и серию ругательств. Сэр Эндрю постучал вновь — на сей раз более властно, и после очередных ругательств послышались шаркающие шаги. Вскоре дверь открылась, и Маргерит увидела, что стоит на пороге самой грязной и убогой комнаты, какую только можно было себе представить.
Обои клочьями висели на стенах, среди мебели не было ни одного целого предмета. Одни стулья были со сломанными спинками, у других не имелось сидений, угол стола вместо сломанной ножки подпирала вязанка хвороста.
В углу комнаты находился очаг, над которым висел горшок, распространявший запах супа. Наверху одной из стен виднелось подобие чердака, прикрытого бело-голубой занавеской, куда вели шаткие ступени.
Бесцветные обои покрывали пятна грязи, среди которых выделялись написанные мелом слова: «Liberte — Egalite — Fraternite» [87].
Убогое жилище освещала зловонная масляная лампа, свешивавшаяся с перекладин потолка. Облик помещения был настолько отталкивающим, что Маргерит не могла себя заставить переступить порог.
Однако сэр Эндрю решительно шагнул вперед.
— Мы английские путешественники, гражданин! — заявил он по-французски.
Субъект, открывший дверь на стук сэра Эндрю и являвшийся, очевидно, хозяином таверны, был пожилым коренастым крестьянином, одетым в грязную голубую блузу, тяжелые сабо, пучки соломы из которых устилали весь пол, поношенные голубые штаны и неизменный красный колпак с трехцветной кокардой, свидетельствующий о его политических взглядах. В руке он держал короткую деревянную трубку, от которой исходил запах отвратительного табака. Он с подозрением оглядел двоих путешественников, пробормотал: «Sacrrres Anglais!» [88] и плюнул на пол, демонстрируя тем самым высокую степень свободы духа, но, тем не менее, отошел в сторону, позволяя им войти, так как, несомненно, знал, что «Sacrrres Anglais» обычно имеют туго набитые кошельки.
Ознакомительная версия.
