Когда же Буклин сказал, что Кобзин будет отвечать за свои слова, Надя стала торопливо пробираться вперед.
— Тебе чего, Корнеева? — удивился Кобзин, заметив ее.
— Я... Я сказать хочу. Можно? Мне сказать можно? — еще раз спросила Надя, обращаясь не то к Кобзину, не то ко всем присутствующим.
— Давай говори! — загомонили красногвардейцы.
— Пожалуйста, Корнеева, слушаем.
— Сейчас господин Буклин-Зарицкий говорил... — начала Надя.
— Я не господин! — прервал ее Буклин.
— Ну извините, — растерявшись, сказала Надя. — Я знаю вас как господина Буклина-Зарицкого.
— Откуда вы меня знаете? — забеспокоился Буклин.
— Меня не раз посылал к вам хозяин, Иван Никитич Стрюков. А живу я в этом доме.
Слова Нади вызвали интерес и оживление. Хотя она еще не успела сказать всего, что хотела, но уже то, что имя Буклина связывалось с именем Стрюкова, насторожило всех.
Это прекрасно понял и Буклин. Ему надо было срезать Надю, но как? Она стала центром внимания, и если бросить в ее адрес реплику, могут ответить не менее резко, хотя бы тот же Кобзин, да и другие. Разве Аистов, этот грубиян и неотесанный чурбак, будет выбирать выражения? Надо уходить...
— Я вас никогда не видел и, стало быть, не знаю. А то, о чем говорите вы, приплетая мне Стрюкова, — пустой домысел, профанация, ложь!
— Так она же еще почти ничего не сказала! — раздался чей-то возмущенный голос. — Давай говори, Корнеева!
— Прошу пропустить! — потребовал Буклин и попытался пробиться к двери. Однако красногвардейцы сгрудились и стояли перед ним стеной. — Как прикажете понимать это? — обернувшись к Кобзину, крикнул Буклин.
— Товарищи, пропустите представителя фракции эсеров, — без особого желания сказал Кобзин.
— Как же так? — ужаснулась Надя. — Человек оговорил другого и, не выслушав его ответа, убегает? Это разве справедливо? — Ее не столько удивили, сколько возмутили беззастенчивая наглость Буклина и незаслуженный выпад против нее. Значит, она лгунья? Здесь много людей, не все ему поверят, но, может, найдутся и такие, которые станут недоверчиво относиться к ней. Да разве дело только в ней? Если Буклин сейчас уйдет — он уйдет недобитым, не раскрытым... Конечно, она может рассказать и в его отсутствие, но то будет уже совсем другое, пускай он услышит! — Нет, подождите! Так не годится! — сказала Надя, очутившись лицом к лицу с Буклиным. — То, что вы не знаете меня, возможно, и я не спорю: господа мало обращают внимания на прислугу. Что же касается Стрюкова, — вы говорите неправду. Разве не вы были в этом кабинете неделю назад? Вон там, за тем столом сидел Стрюков, а вот тут вы?! Ну, скажите?!
— Да или нет? — крикнул Аистов.
— Нечего отмалчиваться, отвечай! — послышались голоса.
— Хорошо не помню... — сказал Буклин, пытаясь подавить страх. — Вполне возможно. Даже вероятно. Я не упомню всех мест, где бывал, и людей, с которыми довелось в те дни вести переговоры. Мы не хотели лишнего кровопролития и пытались воздействовать на высокопоставленных лиц... Стрюков — видный деятель в городе, к его голосу прислушивался и сам атаман; в отличие от вас мы против ненужных жертв.
— Хватит заливать! — прервал его Аистов. — Уже не раз слышали и знаем, за что вы и против чего. Ты вот что скажи, Корнеева, не заметила: ругались они или бражничали, как добрые дружки?
— Чтоб особенно бражничали — не заметила, не хочу лишнего наговаривать. Обедали вместе. В столовой. Я подавала на стол.
— Вино было? — спросил кто-то.
— Было, — коротко ответила Надя. — Три бутылки рейнского.
— Все вылакали? — раздался чей-то веселый голос.
— Выпили, — все так же коротко и строго ответила Надя. И, обращаясь к Аистову, пояснила: — Ни споров, ни ссор я не заметила. Слышала, разговор шел о зерне, о хлебе, но подробностей не знаю. Когда господин Буклин уходил, Иван Никитич провожал его до самых ворот.
— На прощанье не целовались?
— Нет. — Надя улыбнулась, но сразу же лицо ее стало строгим. — Но прощались, как бывает, по-хорошему. А господин Буклин несколько раз повторил, что мы, мол, в обиду не дадим. О ком шла речь — не знаю. Я что хотела?.. Хотела сказать, что нехорошо господину Буклину отнекиваться и говорить неправду.
Буклин несколько раз пытался прервать Надю, но его одергивали, когда же он услышал последние ее слова, не выдержал и, рванувшись к столу, завопил:
— Прекрасно! Гениально! Соберите всех горничных и кухарок, уверяю, сплетен для подобного «политического» разговора найдется вдосталь. Мне стыдно, товарищи, присутствовать при этой, с позволения сказать, комедии!
— А кухарок-то да горничных мы не чураемся, — улыбаясь в усы, сказал Кобзин, — его развеселила вспышка Буклина. — Кто был ничем, тот станет всем! Или вы не согласны?
Буклин не ответил. Он уже ругал себя за излишнюю горячность и, сделав знак своим спутникам, стал настойчиво пробираться к выходу.
— Товарищи, пропустите господина Буклина, — попросил Кобзин.
Эсеры шли к двери меж двух живых стен, провожаемые насмешливыми взглядами и не менее насмешливыми репликами.
— Молодец, Корнеева! — пробасил Аистов, когда Буклин вышел. — Помогла по мордам отлупить эту контру. — Он собирался сказать еще что-то, но в это время дверь приоткрылась и в просвете показалась голова дежурного красногвардейца.
— Товарищ Кобзин! Там, во дворе, эскадрон. Из разведки вернулись. Вызывают Надю... — он хотел пояснить, какую именно Надю, но не знал ее фамилии и весело добавил: — Продовольственную, словом, насчет питания. Есть просят.
— Сейчас иду, — отозвалась Надя и метнулась к двери.
— Корнеева! — окликнул ее Кобзин. — Ты, наверное, приходила по делу? Давай говори.
Надя хотела было сказать, что зашла совершенно случайно, но тут же устыдилась своего малодушия.
— Я пришла спросить, ну, узнать, может, вам сюда принести поесть? Никто ведь ничего не ел... А там у нас второй котел поспел.
— Вот это нарком по продовольствию! — одобрительно сказал Аистов. — А поесть нам и вправду не мешает. Меня даже маленько подташнивает, под ложечкой сосет...
— Хорошо, что напомнила, — улыбнулся Кобзин. — А то мы любим разговаривать, нас, как говорится, медом не корми, только дай покалякать!
— А на поверку выходит, даже самому лучшему оратору подкрепляться не мешает, — сказал пожилой красногвардеец.
— Так я сейчас принесу, — с готовностью сказала Надя.
— Нет, не стоит! — решительно возразил Кобзин.
— Ты не очумел, комиссар?! — оторопело глядя на него, спросил Аистов. — Или голодовку объявить собрался? Тогда хоть поясни, по какому случаю! Уж ежели помирать, так с музыкой, падать с коня, так с хорошего, лезть на дерево, так на высокое, ну, а голодать, так не из-за Буклина.
