– Но, – запротестовала Тереза, взволнованная до предела, – почему вы заговорили о завещании? Ведь генерал жив-здоров, по-моему…
– Все мы смертны, – ответил Бадуа. – Генерал имел несчастье быть убитым вчера тем самым Куатье. И произошло это в вашем доме, напротив вашей квартиры. Таковы последние новости.
И тут у месье Бадуа появилась возможность убедиться в правильности своего предположения о странной чувствительности женщин. Его сообщение об убийстве генерала, к крайнему удивлению инспектора, не возымело должного действия на мадам Сула.
– Я всегда знал, – проговорил про себя потрясенный Бадуа, – что у вас, женщин, полно тайн и странностей. Но черт меня возьми! Пытаться познать женскую душу посложнее обнаружения философского камня!
Так как Тереза молчала, погруженная в свои мысли, он добавил:
– Справедливости ради следует отметить, существуют доказательства в защиту мадемуазель Изоль: наличие отмычек, то, что почти ничего не тронуто, кое-какие разбитые вещи – все это говорит о том, что действовал мужчина, возможно, профессионал. Но названный Куатье…
– Месье Бадуа! – воскликнула Тереза. – Позвольте мне пройти в дом генерала! Ради всего святого! Женскому глазу может открыться нечто, незаметное для мужчин…
– Это так, – прервал ее инспектор, – но вам туда нельзя. Месье Мегень сейчас на втором этаже; что же касается улик и доказательств, их даже переизбыток. Птички улетели: улетели и со второго, и с третьего этажей! Между происшествиями на втором и на третьем этажах должна быть связь, держу пари на трехмесячное жалованье! Птички улетели и больше не вернутся! Мы прозевали и больше не увидим ни девочек, ни Черных Мантий. Вот почему, мадам Сула, если бы вы приготовили что-нибудь часам к одиннадцати, я был бы вам очень признателен, так как, вследствие занятости, я давно уже не ел у вас.
Тереза повернулась и пошла, не произнеся больше ни слова. На улице она почувствовала, что голова у нее кружится и ноги ее не слушаются, словно она пьяна. Она действительно была не в себе от боли и ужаса. Обвинение против дочери ранило ее в самое сердце. Конечно, она не обвиняла себя в чем-то конкретном, но ее глубоко задели слова месье Бадуа: «Безродный ребенок, подброшенный в порядочную семью, приносит несчастье».
Эта ли мысль мучила честную и добрую мадам Сула?
Не поэтому ли она любила наравне со своим ребенком дочку покойной графини де Шанма, которую она называла святой?
Когда она поднялась на третий этаж своего дома по темной винтовой лестнице, она увидела, что дверь в комнату Поля Лабра распахнута настежь. Он заметил ее и позвал.
– Сегодня ночью произошло много нового, мамаша Сула, – сказал он. – Я не хочу лезть в ваши дела, но я готов был исполнить любое ваше желание, лишь бы выбыли дома.
Тереза ответила ему по-другому, нежели месье Бадуа:
– Я была занята одним делом, в котором нисколько не раскаиваюсь, месье Поль. Но мне неприятно, что меня не было дома, когда я понадобилась вам.
Взгляд ее упал на маленький стол, на котором лежали завернутые в клочок газеты хлеб, вино и немного сыра бри. Поль собирался завтракать.
– Вы были мне нужны не для того, чтобы позаботиться о моем завтраке, – пояснил молодой человек. – Когда пришла Рено с уборкой, я попросил ее достать мне поесть, так как я не могу выйти: я тут кое за кем присматриваю.
Неизвестно почему, но Тереза сразу подумала об Изоль. И подумала не со страхом, а с надеждой.
Объяснимся: мадам Сула из двух зол выбирала меньшее. Она надеялась, что ее дочь скорее жертва, нежели преступница. Она посмотрела на Поля и сказала, боясь выдать свое волнение:
– Что-то изменилось в вас с вчерашнего вечера, месье Лабр? Или я ошибаюсь? Сегодня утром вы выглядите совсем другим человеком.
– Потому, что я расстался с мыслью о самоубийстве, мадам Сула, – просто ответил молодой человек.
– О самоубийстве?! – в ужасе повторила Тереза. – Вы хотели покончить с собой?
– Когда я вчера вечером вас обнял, я действительно думал, что в последний раз; но когда я пошел умирать, Господь послал мне нечто, что возродило мой интерес к жизни.
Он встал и откинул с кровати шелковое покрывало, которым укутал Суавиту.
Мадам Сула при виде девочки невольно вскрикнула.
– Разве вы ее знаете? – спросил Поль оживляясь.
– Я?! – спросила Тереза таким тоном, словно ее в чем-то обвиняли.
Она замолчала, а потом добавила:
– Нет, месье Поль, я ее никогда раньше не видела.
Во взгляде молодого человека мелькнуло подозрение: Терезы ведь не было дома этой ночью. Но подозрение длилось всего мгновение, и он сразу же сказал:
– Вы самая прекрасная и добрая женщина, которую я когда-либо встречал, мадам Сула.
Она же безотрывно смотрела на Суавиту, которая мирно спала. Мамаша Сула думала: «Это она, я готова поклясться, что это она».
– Девочек было две? – вдруг спросила она.
– Как две? – удивился Поль.
– Ну, когда вы ее спасали? – спросила Тереза.
– Кто вам сказал, что я ее спас, мамаша Сула? – суровым тоном осведомился Поль.
Она взглянула на него, словно только что очнулась от своих мыслей, и Поль увидел две огромные слезы, стекающие по ее щеке.
– Месье Поль, – сказала она, – именем вашей матери прошу вас, никогда не думайте обо мне плохо. Есть человек, которого я люблю больше, чем себя, в сто раз больше! Даже в тысячу раз! Я так много страдала ради нее; возможно я еще буду страдать. Скажите мне, что с вами произошло? Умоляю вас, ничего не утаивайте! Господь свидетель, что я верю в доброе сердце той, которую люблю и которой я отдала больше, чем жизнь. Она, должно быть, просто несчастна. Если я поверю в ее виновность, я умру или сойду с ума.
Поль Лабр взял ее руки в свои.
– Вы говорите так туманно, – пробормотал он, – но несмотря ни на что, я повторяю и буду повторять всегда: в мире нет прекраснее и добрее женщины, чем вы. Я в этом не сомневаюсь и уважаю ваши тайны. Я никогда не спрошу о них, а свои я вам открою.
– Ах! – сказала Тереза, улыбаясь сквозь слезы, – у вас прекрасное сердце! Я так часто об этом думала, все могло бы получиться еще лучше… еще лучше! Молодые муж и жена рядом со мной. Счастье в моем бедном доме…
Она резко оборвала свои громкие размышления и вытерла влажные глаза тыльной стороной ладони.
– Какое ангельское дитя! – прошептала она, глядя на Суавиту.
Потом она сказала:
– Не считайте меня сумасшедшей, месье Лабр. Я уже успокоилась. Рассказывайте, я вас слушаю.
Поль рассказал ей все без утайки, ничего не пропустив; Тереза слушала, затаив дыхание. Естественно, она уловила в его рассказе некоторые известные ей подробности, о которых он и не догадывался. Несколько раз во время того, как Поль рассказывал о своем страхе за жизнь ребенка, об отчаянии и надежде, о попытках спасти девочку, Тереза склонялась над спящей Суавитой и нежно, по-матерински целовала ее в лоб. Ее взгляд был также полон материнской любви, но вместе с тем выдавал и ее беспокойство. Мысли ее витали далеко отсюда; она сосредоточенно о чем-то думала.
