Ознакомительная версия.
Именно потому ему нельзя, никак нельзя долго гоняться за урусуткой по лесам, пора догонять остальных, не то Гуюк возьмет все в свои руки. И если удастся выманить эту урусутскую ведьму на приманку из пленниц (Батый и не собирался после того никого отпускать, напротив, решил замучить всех на виду у этой ведьмы!), то будет сэкономлено много времени.
Хан разозлился, ему так хотелось просто посидеть и подумать о чем-то приятном, а в голову снова и снова лезла эта урусутка. Ей не удалось выцарапать ему глаза тогда, во сне, теперь Батый сделает это с ней наяву! Вот кого будут терзать долго-долго, стараясь, чтобы каждая капелька ее жизни уходила медленно и мучительно…
Бату снова постарался отвлечь себя воспоминаниями детства. Чтобы лучше получилось, он попробовал… петь. Протяжные песни, которые напевала мать, укачивая, или отец, когда выезжал на охоту, лучше чего угодно другого, даже лучше запахов и звезд над головой, помогали забыть ужас урусутского похода и мысленно вернуться в далекое детство.
Это была не просто удача, а тот самый подарок Судьбы, который можно ждать полжизни и не дождаться. Мы разыскали женщин, те оказались под хорошей охраной, а нас всего десяток человек. Близко подобраться невозможно, монгольские кони обучены распознавать чужих и поднимать тревогу. Это не зима, когда можно было по-волчьи выть из сугроба, не будучи замеченными, и не лето, когда наши воины часами лежали в болотной воде, чтобы перебить собственный запах и подползти к пасущимся лошадям с трубками для плевков слепнями.
Оставалось только отойти подальше и обсудить там.
И вдруг двигавшийся впереди Паруш подал знак опасности. Мы замерли, вперед бесшумно скользнули сам эрзянин Паруш и наш Илья. Вернулся Илья, на ухо сначала Вятичу, а потом мне прошептал то, от чего у меня руки сами потянулись вперед схватить и придушить:
– Впереди на поляне в окружении десяти своих воинов сидит… Батый! До ставки далековато, можно попробовать… похитить.
Мы не сразу поверили, Илья перекрестился. Я заметила, как усмехнулся Вятич. Дальше счет пошел буквально на секунды, знаками Вятич распределил воинов вокруг поляны, ухнул филином, а потом пискнул пойманной мышью. Всем ясно – первый знак: будь готов, второй: вперед!
Мы двигались так тихо, что не спугнули и мышь, иначе нельзя, охрана у Батыя отменная, при малейшем шорохе выбьет нас луками на подходе.
Абсолютно неслышно появившийся рядом со мной Паруш прошептал на ухо, что до ставки далековато, хана окружили, все готово. Вятич кивнул, и над лесом разнеслось уханье филина. В ответ тихо выругался кто-то из охраны Батыя. Сам хан продолжал сидеть, напевая какую-то песню, протяжную и грустную. Я мысленно усмехнулась: чует гад свой последний час.
Батый действительно так задумался, что уже не слышал ни мышиной возни в траве, ни шелеста листьев на легком ветерке, ни шороха крыльев пролетевшей над поляной совы…
Но звук спускаемой тетивы, причем не один он, услышал! Хан вскочил на ноги, с ужасом наблюдая, как беззвучно падают все его кебтеулы. Рука уже выхватывала меч из ножен. Он воин и свою жизнь просто так не отдаст!
Увиденное казалось кошмаром, страшным сном – вокруг него молниеносно и совершенно беззвучно оказались несколько урусов. Обороняться бесполезно, мелькнула мысль: ну вот и все. Но Батый не успел всадить меч себе в грудь, хотя уже упер его острие в халат, руку со свистом обвила плеть и рванула в сторону, а на самого хана уже навалились, схватили сзади и затолкали в рот что-то мягкое, не позволявшее даже крикнуть. Он пытался сопротивляться, но что-то тяжелое опустилось на затылок, и сознание померкло.
Очнулся Батый от воды, выплеснутой в лицо. Она текла по бровям, по жиденькой бородке, капая на халат. Руки оказались связаны сзади, а вот кляп изо рта вынут. А вокруг урусы и… Батый почувствовал, что остатки волос не только на голове, но и на всем теле у него встают дыбом – среди урусов была та самая женщина! Худшего придумать невозможно, вместо того, чтобы замучить эту шаманку перед всеми, он сам оказался в ее руках.
– О, очнулся! Ты давай, очухивайся, ну? – Стоян даже похлопал хана по щекам, но тут же отошел, морщась. – Ну и вонючий он! Каким-то жиром весь провонял. Халат небось не стирал полжизни.
Я подошла к Батыю. Вот она, встреча, которую я так ждала и которой так хотела! Сейчас я его не просто на филе разделаю, я его стружкой настрогаю. Руки сами потянулись к грязной, липкой шее хана. Нет, я даже этим не смущусь, потом буду долго отмывать руки песочком, но сначала его придушу. Душить буду медленно-медленно, чтобы видеть, как станут округляться от страха его глаза, потом они помутятся, а я отпущу, дам вздохнуть пару раз и снова… А потом… резко поверну его башку, чтобы хрустнули позвонки, прерывая жизнь ненавистного мне хана!
Я УБЬЮ БАТЫЯ! Я столько об этом мечтала, еще с Рязани не уставала придумывать способы, как его убить. И вот он вожделенный миг… Пальцы сами расправились, чтобы обхватить противную липкую шею и жать, жать, прерывая его жизнь! Видно, на моем лице это намерение было написано отчетливо, потому что хан ужаснулся, он вжался в ствол дерева, к которому был привязан, в глазах заметался ужас. И тут…
– Настя, – это Вятич. Голос спокойный, но именно это спокойствие говорило о том, что произошло нечто. Неужели монголы обнаружили пропажу своего начальства и бросились в погоню? Тогда жить нам осталось недолго, настрогать Батыя я уже не успею, придется просто убивать. Жаль, так хотелось отыграться за всех замученных в Рязани и остальной Руси.
– Женщины неподалеку, отдельно от стана. Живы и, похоже, пока не тронуты. Охрана хорошая, если просто напасть – перебьют раньше, чем освободим.
Все смотрели почему-то именно на меня.
– Что?
– Может, их на этого гада обменять?
– Отдать Батыя, когда я столько за ним гонялась?!
– Настя, там много женщин, и они ни в чем не виноваты.
Я закрыла глаза и молча стояла несколько секунд. Вот это удар под дых, и, главное, от кого?! От своих же. Жизнь посвятить уничтожению Батыя, получить его в руки и теперь выпустить? Это мог предложить кто угодно, но только не Вятич, прекрасно знавший, что для меня уничтожить Батыя – цель существования.
И вдруг я словно внутренним взором увидела полсотни перепуганных, измученных женщин, которых завтра наверняка изнасилуют и замучают. Эти вот в обоз никого не брали, а если и брали, то ненадолго, попользоваться всем подряд одну ночь и убить, у близких к Батыю русских жен не было. В плену не русские женщины, мордовские, но это ничего не меняло. Быть изнасилованной и растерзанной одинаково тяжело женщине любой национальности.
Ознакомительная версия.
