же он смякает и слабнет, скучает и скисает в своих колониях. Должно быть, он слишком вежлив и, главное, слишком либерален для довольно-таки предосудительного колониального ремесла, которое у англичан поставлено, в конце концов, на грабительскую ногу. Никто так не бьет жалких азиатов и африканцев, как англичане, притом чем попало и как попало: несчастных шанхайских джинрикшей палкой или каблуком в спину, восставших индийских сипаев – пушкой, ускользавший из-под их власти Египет – разрушением целых городов. Однако знающие люди говорят, что в последнее время англичан начинают заедать немцы, оттирая их от торговли даже в их «станциях». И в самом деле, в Шанхае множество немецких магазинов; а в бытность нашу там англичане скрежетали зубами при известии о занятии немцами китайской бухты Киао-Тчеу.
Какая разница между нашей колонизацией и английской! У англичан – города, набережные, электричество, порты. У нас – серые деревни. У них что ни новая колония, то новый источник доходов. Каждое наше новое приобретение заставляет наше казначейство чесать в затылке: опять пойдут новые войска, новые переселенцы, новые окружные и областные чиновничьи штаты. Англия захватывает готовенькое: благорастворение воздухов, цветущие нивы, привыкшее к платежу податей население – остается дренировать «новое место» и цедить из него деньги. Наши «новые места» – пустопорожние. Населены они волками, а то так и тиграми, которых только нам назло могла занести нелегкая из Бенгалии в село Никольское Южноуссурийского округа. Если там и найдутся сотни полторы каких-нибудь манегров или орочей, так и те сейчас же начинают просить ссуду на продовольствие. Словом, расходов не оберешься. И все-таки наши колонии прочней. Мы занимаем новые места не в качестве отдельных торговцев, а массой своего народа. Мы эту массу не тесним, как это делали англичане даже с единокровной Северной Америкой, а сами еще покряхтываем под тяжестью жертв в пользу новой колонии. Наше дело не эффектно, серо, но оно прочно и, как это ни смело сказать, подвигается вперед быстрее, чем дело англичан. На «Ярославле» я перечитывал гончаровскую «Палладу». Как мало изменилось с тех пор положение вещей хоть бы в Сингапуре. Конечно, город вырос, число складов увеличилось, торговля разрослась, но суть дела та же. Так же и теперь, как сорок пять лет тому назад, европеец – случайный гость, скучающий, полубольной, но жадный. Так же менее крупная торговля в руках китайцев. Так же сыт и равнодушен китайский «буржуй», и так же невежественны и нищи китайцы и малайцы – чернь. Такие же они язычники, такие же голыши. Богатый и просвещенный так же забыл нищего и темного. На Яве голландцы по-прежнему умышленно держат туземцев в глубоком невежестве и бедности. Только денег за эти сорок пять лет выцежено из населения миллионы и миллиарды. На что они пошли, какие такие земные раи завели у себя «на старине» европейцы? Нет, у нас лучше хоть бы тем, что греха меньше, а прочие достоинства нашего способа колонизации должно показать будущее, если скептикам мало настоящего зрелища стотысячного сытого населения Амурского края, которого во времена «Фрегата «Паллады» даже и не существовало для России. С этой точки зрения, староверческое село Халкидон на Суйфуне нравится мне больше Шанхая, на Янцсекианге.
Повторяю, Шанхай красивый и внушительный город. Набережная превращена в тенистую аллею. Улицы вымощены безукоризненно. Огромные магазины с зеркальными стеклами. В скверах стоят статуи каких-то великих англичан, в сюртуках и в брюках со штрипками. Улицы китайцев жесткой щеткой англичан тоже вычищены и выметены. Китайской неряшливости нет; остались китайская оригинальность и живописность. Главная улица города, Нанкин-род, мало-помалу переходит в улицу загородных домов, окруженных садами и шелковыми истинно английскими газонами, увитых ползучими растениями и плющами. Смотрит это, однако, не очень приветливо. Во-первых, холодно. Наша весна зашалила и после теплых дней в море послала нам всего 10–12 градусов тепла. Небо серо. Ветер. Иногда дождь. Затем, Шанхай построен на болоте. В канавах по бокам загородной аллеи и в сажалках садов стоит зацветшая позеленевшая вода. Почва тоже неважная, песчаная, и деревья, по большей части ива, не отличаются здоровым видом. В конце этой улицы дач мы натолкнулись на китайский публичный сад. Тут были звери в загородках и птицы в клетках, чайные беседки самой хитрой архитектуры и ресторанчики, еще причудливей. Были примерные роскошные дома, с внутренними дворами и фонтанами, эстрады для театральных представлений, игрушечные пруды, коллекции садовых и огородных растений, цветочные клумбы, деревья, обстриженные в виде людей и животных и, наконец, знаменитые карликовые деревья. Деревцо величиною в аршин до смешного воспроизводит старого, даже дряхлого лесного великана. Морщинистая кора, корни, выдающиеся из земли, кривые ветви, сухие сучья, даже дупла. Даже хвоя и листва этих живых миниатюр во много раз уменьшены искусством против нормальных размеров. Этот секрет европейцам неизвестен. Карлики были единственным примечательным предметом в саду, цель которого, очевидно, развлекать и поучать сразу. Все остальное было неряшливо и неаккуратно. То, что должно было быть чудом изящества, носило печать искривившегося и выродившегося китайского искусства, нашедшего для себя в Японии такую благодарную почву. Великолепны были только толковые наряды китайских богачей и богачих, которые вместе с ребятишками, няньками и лакеями приехали в сад в отличных колясках и каретах. Взрослые пили чай, а дети с няньками ходили по саду и изумлялись собранным там ихним китайским чудесам.
1897
Николай Георгиевич (Егорович) Михайловский (1852–1906) больше известен по своим литературным псевдонимам Н. Гарин и Н. Гарин-Михайловский. Талантливый прозаик, драматург и публицист, он по образованию был инженером-путейцем, изыскателем и строителем железных дорог, одной из которых была Западно-сибирская ж.д., на трассе ее им был заложен Новониколаевск, позже ставший знаменитым Новосибирском. Летом – осенью и зимой 1898 г. Н. Гарин совершил кругосветное путешествие: по Сибири на Дальний Восток, затем через Тихий океан в США и через Атлантический обратно в Европу. Первой частью этой поездки стала своеобразная «командировка»: участие в исследовательской экспедиции А.И. Звегинцева с целью «ознакомиться с производительностью мест между Владивостоком и Порт-Артуром». Так родилась его известная книга-дневник «По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову» (ниже печатаются из нее фрагменты). Собственно в Китае Н. Гарин в общей сложности был всего неделю – в Чифу и Шанхае, но встречи его в путешествии с китайцами были частыми, а посвященные им страницы принадлежат к числу наиболее живых.
Из книги «По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову»
24 августа
Верст за пятнадцать – двадцать перед Владивостоком железная дорога подходит к бухте и все время уже идет ее заливом.
