Дороти Даннет - Путь Никколо

— Клаас? — переспросил Жаак де Флёри без всякого интереса. Его дворецкий ожидал дальнейших приказаний, одной рукой удерживая Лопие за локоть, а другую положив Клаасу на плечо.

— Он жил здесь с вами, — пояснил Юлиус.

Взгляд темных глаз смерил Клааса с ног до головы, от помятого шлема до грязной потрепанной кольчуги, от заляпанного подола дублета, штопанных шоссов и до поношенных сапог.

— Здесь жили многие, — проронил Жаак де Флёри. — Это который? Тот, что воровал? Они все воровали. Тот, что утверждал, будто моя жена изнасиловала его? Нет, это ведь были вы, мастер Юлиус, не так ли? Или тот, кому самое место на скотном дворе? Да, точно, это был Клаас. Насколько я помню, я отослал его туда, где моча нужнее всего. В красильню Шаретти. Я вижу, он там преуспел.

Стряпчий обещал, что Клаас будет улыбаться, и теперь Тобиас убедился, что он прав. Улыбка была открытой, без тени вины или смущения.

— Все это ваше воспитание, дедушка, я им так и говорил.

— Дедушка? — переспросил торговец. Запрокинув голову, он зычно расхохотался. — Преднамеренное оскорбление, полагаю. По велению вдовы, чтобы смутить меня. Возможно, это бы удалось, будь ты моим бастардом, а не моей покойной племянницы. Ну да ладно, я тебя прощаю. Всыпь ему, Агостино, и запри в сарае. Пойдемте. Мне холодно.

— Нам тоже, монсеньер, — раздался резкий голос Асторре. Он поднял руку. Без видимого усилия Лоппе стряхнул с себя хватку дворецкого, а другой рукой освободил Клааса. — Не тревожьтесь об этих двоих. Мы сами позаботимся о них в доме. Но певчий Козимо де Медичи умирает от холода. Нам что, так и стоять здесь весь день?

Жаак де Флёри уставился на капитана своими красивыми темными глазами.

— Ты намерен впустить этих дикарей в мой дом? За любой причиненный ими ущерб я потребую компенсации.

— И вы ее получите, — ответил Асторре. — Теперь мы можем войти? Нас ждут дела.

— Да, конечно, дела, — подтвердил Жаак де Флёри. — Женские дела, к тому же. Как очаровательны они в своей наивности. Господь велел нам защищать их, и мы повинуемся. Но кто возместит нам убытки? Конечно же, не наследник. Не этот очаровательный юный бездельник Феликс, способный только на глупые выходки. Стало быть, мой дорогой Юлиус, они больше не могут платить тебе жалованье? Теперь тебе придется сражаться, чтобы заработать себе на пропитание, подобно всем этим тупым плебеям, которых ты всегда так презирал. Как огорчительно. А кто этот человек?

Тоби представился:

— Лекарь. Тобиас Бевентини, месье де Флёри. Взгляд темных глаз уперся прямо в него.

— Родственник? — переспросил Жаак де Флёри. — Родственник Жана-Матье Феррари?

Никто больше не спрашивал его об этом.

— Племянник, — ответил Тоби.

Он чувствовал, что Юлиус удивленно косится на него.

— Обучался в Павии?

— Да, месье, — отозвался лекарь. — Я служу по контракту у капитана Асторре. Мне нужен боевой опыт.

— Твоему дяде это бы не понравилось, — заметил торговец.

— По счастью, — возразил Тоби, — это мое дело, а не его. Но сейчас меня больше всего заботит наш монах. Холодный воздух может повредить его горлу. Мессер Козимо будет разочарован.

— Меня это не касается, — заявил Жаак де Флёри. — Медичи мои должники. Синьор Нори отвечает за женевское отделение Медичи. Синьор Сасетти, бывший управляющий, время от времени навещает его. Кто-то из них скоро явится за своими бумагами. У Нори полно денег, и он вечно болеет. Вот для тебя настоящие золотые прииски. Продай ему лекарство.

Он заплатит. Любое снадобье подойдет: он убежден, что страдает от всех известных болезней. Ступайте туда Моя жена позаботится о вас.

И он двинулся прочь в сопровождении Асторре и стряпчего, однако мадам де Флёри так и не появилась. Переглянувшись с англичанином Томасом, Тоби вошел в дом, придерживая под локоть брата Жиля. Томас последовал за ними вместе с африканцем и Клаасом, которые шли медленно и оглядывались по сторонам. Впереди показалась лестница, и Тоби двинулся в ту сторону, как вдруг какое-то движение заставило его застыть на полушаге. Из-за двери, завидев Клааса, показалась перепуганная женщина преклонных лет, покрасневшей рукой придерживавшая передник.

— Она меня не узнала, — с широкой улыбкой объявил Клаас. — Клайкине, Тассе. Помнишь Клайкине? Мне было десять лет. Вареные яйца под курицей-несушкой?

— Клайкине! — бесформенное лицо, грубое, как комок непропеченного теста, по очереди отразило разные степени изумления, узнавания, а затем радости. — Клайкине, как ты вырос!

— Да, и это все, чего я достиг. А как ты, Тассе?

Она уронила передник, и Клаас, подхватив ее подмышки, вскинул в воздух. Она вскрикнула, заулыбалась, вскрикнула вновь, и волосы рассыпались из-под чепца седыми прядями.

Чей-то другой возглас послышался в дверях, и сразу за возгласом истошный вопль:

— Убивают! Насилуют! Грабят! — вопила мадам де Флёри.

Это не мог быть никто другой, решил Тоби даже прежде, чем Эзота де Флёри вышла из дверей на свет. Тяжелое платье, воротник, расшитый самоцветами, аромат чужеземных благовоний, — это или хозяйка дома, или любовница. Но о любовнице ему никто не говорил. А затем вновь послышался мелодичный голос, дрожащий от ужаса:

— На помощь, муж мой! Чужие люди в доме! О, Тассе, Тассе, ты пропала!

Во всем этом для Тоби было что-то знакомое.

— Поставь эту даму на землю, — велел он Клаасу. В душе он испытал профессиональную гордость, что так скоро после выздоровления парень способен поднять на руки взрослую женщину и удержать ее. Затем он двинулся к возбужденной мадам де Флёри, которая тут же лишилась чувств. Тоби успел подхватить ее, едва удержавшись на ногах, и бережно опустил на пол. Клаас, с лица которого сошла улыбка, прекратил обниматься со служанкой и наконец выпустил ее. Негр Лоппе, не дожидаясь приказаний, снял с крюка лампу и поднес ее ближе. Тоби склонился над супругой Жаака де Флёри.

Несомненно, он ожидал увидеть крупную женщину. Но то, что предстало его взору сейчас, было по меньшей мере поразительно. Если мужу на вид было лет пятьдесят, то мадам де Флёри нельзя было дать и тридцати: на лице ни единой морщинки, волосы с темно-каштановым оттенком. В маске, если не обращать внимания на мелкие недостатке фигуры, она могла бы привлечь внимание любого мужчины; но без таковой нельзя было отрицать, что она уродлива до крайности. Глядя сверху вниз на распухший нос, тяжелую нижнюю челюсть, узкий покатый лоб и крохотные зажмуренные глазки Тоби не мог удержаться от вопроса — сколь же велико должно было оказаться ее приданое, дабы побудить Жаака де Флёри к женитьбе. На женщине было платье из дорогого бархата. Бездетна, говорил стряпчий, — и усыпана изумрудами. Рука вслепую потянулась к нему, и он накрыл ее ладонью.