Когда три леперо выпытали от привратницы все, что она могла им сообщить, они оставили ее.
В ту минуту, когда они выходили на улицу, то очутились лицом к лицу с Карнеро, капатацем дона Себастьяна, которого господин его послал разузнать новости; они подбежали к нему и в нескольких словах рассказали ему, в чем дело.
Капатац внутренне задрожал и понял опасность, угрожавшую его друзьям.
Карнеро был человек умный, он понял, что надо сделать и решился на это в одну минуту, нимало не колеблясь.
Он очень хвалил леперо за то искусство, с каким они успели разведать тайну, дал им несколько пиастров и отправил к генералу, а сам начал бродить около монастыря и, в особенности, около кареты, к которой Курумилла дал ему подойти без затруднений, потому что читатель, без сомнения, угадал — неприязнь, показываемая индейцем к капатацу, была притворная, и что они, напротив, были очень дружны между собой, когда их не могли ни видеть, ни слышать.
Капатац ловко воспользовался шумом, поднявшимся в толпе при въезде кареты на монастырский двор, чтобы бросить неприметно в окно кареты записку, найденную банкиром Ралье.
В уверенности, что друзья его будут остерегаться, он удалился в свою очередь, приказав шпионам, которых оставлял перед монастырем, продолжать стеречь; он, куря сигарку, направился к главной площади.
Перед дверью одного трактира он увидал человека облизывавшего губами огромную сигару. Капатац вошел в трактир, выпил рюмку ликеру, но, пошарив в кармане, по неловкости выронил пиастр, который подкатился к ногам человека, остановившегося перед дверью; тот поспешил наклониться, поднял монету и отдал ее капатацу, который расплатился, вышел и беззаботно продолжал свою прогулку.
На площади человек, стоявший перед дверью трактира и, вероятно, шедший по той же дороге, очутился позади его.
— Весельчак — спросил в полголоса капатац, не оборачиваясь.
— Что? — отвечал тот тем же тоном.
— Дон Себастьян знает о монастырском деле; и, если вы не поспешите, дон Марсьяль, дон Антонио и молодые девушки будут атакованы на дороге. Предупредите вашего друга, не теряя ни одной минуты! Черт побери эту сигарку! — сказал он, бросив ее с гневом. — Она погасла.
Он обернулся, чтобы воротиться назад, Весельчак исчез. Канадец с проворством, которое его отличало, уже бежал по направлению к жилищу Валентина. Капатац же, не торопясь, воротился медленно в отель дона Себастьяна.
Он нашел своего господина в бешеном гневе на всех своих людей, в особенности, на себя.
Получив донесение своих шпионов, дон Себастьян тотчас приказал восьмерым слугам сесть на лошадей.
По странной случайности, конечно, приготовленной заранее, ни одна из лошадей не годилась: три хромали, четырем пустили кровь, остальные три не были подкованы.
Капатац между тем пришел с испуганный лицом, которое еще увеличило бешенство генерала.
Карнеро благоразумно дал утихнуть гневу своего господина, потом отвечал ему.
Он доказал ему, что он сделает большую ошибку, отправившись сам преследовать беглецов накануне решительного удара, который должен был решить его судьбу; потом дал ему заметить, что шести шпионов под предводительством решительного человека достаточно для того, чтобы справиться с двумя людьми, вероятно, плохо вооруженными и, сверх того, закрывшимися в карете с женщинами, которых они не захотят подвергнуть смертельной опасности.
Эти доводы были основательны, дон Себастьян выслушал их и сказал:
— Хорошо, Карнеро, вы самый старый из моих слуг, — я поручаю вам привести ко мне мою племянницу.
Капатац состроил гримасу.
— Вероятно, придется получить много ударов, а пользы будет мало в подобной экспедиции, — сказал он.
— Я думал, что вы мне преданы, — с горечью возразил генерал.
— Ваше превосходительство не ошибаетесь: я действительно вам предан, только я дорожу своей шкурой.
— Я дам вам по двадцать пять унций за каждый удар, который она получит, довольно этого?
— Я вижу, вашему превосходительству угодно, чтобы ее с меня содрали совсем, — весело вскричал капатац.
— Итак, это решено?
— Я полагаю так: за эту цену отказался бы безумец!
— Но лошади?
— У нас пасутся десять или двенадцать, по крайней мере.
— Это правда, я не подумал об этом, — вскричал дон Себастьян, ударив себя по лбу, — пусть сейчас поймают семь.
— Куда надо отвезти сеньориту Аниту?
— Сюда, в мой отель; я не хочу, чтобы она ступила хоть ногой в монастырь бернардинок.
— Очень хорошо! Итак, я еду, генерал?
— Сейчас же, если возможно.
— Через двадцать минут я выеду из отеля.
Но нетерпение генерала было так сильно, что он пошел вместе с капатацем, сам наблюдал за всеми приготовлениями к экспедиции и воротился в свои комнаты не прежде, как уверился, что Карнеро с выбранными им пеонами бросился в погоню за беглецами.
Между тем карета катилась быстро, переехав заставу Сан-Лазаро, она вдруг повернула направо в довольно узкую улицу и остановилась перед скромным домом; тотчас дверь этого дома растворилась и оттуда вышел человек, держа за узду лошадей в полной упряжи, у каждой на седле была винтовка.
Француз вышел из кареты и велел своему спутнику сделать то же.
— Снимите ваш костюм, — сказал он, толкнув его в дом,
Тигреро повиновался с радостным видом; пока он снимал одежду францисканца, банкир Ралье садился в седло, и обратившись к молодым девушкам сказал:
— Что бы ни случилось, не говорите ни слова, не кричите, не поднимайте штор, мы будем ехать у дверец, дело идет о жизни.
Дон Марсьяль в эту минуту вышел из дома в своем платье.
— Садитесь на лошадь и поедем, — сказал ему Ралье.
Тигреро вскочил на лошадь, приготовленную для него. В карету между тем впрягли других лошадей, и она помчалась с прежней быстротой.
Дом, у которого останавливались, был нанят Валентином для его лошадей.
Полчаса прошло таким образом, лошади скакали во весь опор, карета исчезала в густом облаке пыли, поднимаемом ею. Дон Марсьяль чувствовал себя как бы возродившимся — приближение опасности возвратило ему, как бы по волшебству, его прежнюю пылкость, он горел нетерпением очутиться лицом к лицу со своим врагом. Француз был спокойнее, храбрый до отважности, он ожидал не без тайного беспокойства битвы, в которой сестра его могла пострадать, однако он решился встретить опасность лицом к лицу, как бы многочисленны ни были те, кто осмелится на него напасть.
Вдруг индейский вождь вскрикнул. Дон Марсьяль и Антуан Ралье обернулись: довольно многочисленная группа скакала к ним во весь опор.
В эту минуту карета ехала по дороге, обрамленной с одной стороны довольно густым наростником, а с другой — глубоким оврагом.
