– Помните Хрута сына Херпульфа, того, что влюбился в эту ведьму, королеву Гуннхильд? – промолвил Ульв. – Перед битвой он говорить не мог: опустит голову и плачет, как девица. Зато как ударят его, пусть даже легонько, кидался в сечу, как лев, и уж тогда не было ему угомону. А после дела он плакал ночи напролет.
– Да, братья, трудно сказать, что такое храбрость, – сказал Харальд, – наверное, это пустое слово, выдуманное скальдами. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Они еще долго разговаривали, стараясь не касаться тем, где фигурировали глаза и руки, но разговор почему-то все время сбивался именно на это.
Потом в башню залетела какая-то бурая птичка и, с размаху ударившись о каменную стену, упала на землю. Халльдор поднял ее, пощупал крылья (не сломаны ли?). Викинги были рады, что птичка не убилась насмерть. Ее осторожно передавали из рук в руки, чтобы каждый мог хорошенько рассмотреть.
– Завидую я этой пичуге, – проговорил Харальд. – Пусть у нее нет ни меча, ни шлема, ни коня, ни корабля, зато она имеет то, чего так не хватает нам – крылья. И потому может выбраться отсюда безо всяких молитв.
Он выпустил птичку, и она тут же упорхнула прочь из башни, даже не поблагодарив своих спасителей.
– Может, это Олав послал нам ее, намекая, что и нам следует вылететь из башни? – сказал Ульв.
– Перья у меня на руках расти пока что не начали, – отозвался Халльдор, – я проверял.
– Думаю, это просто птичка, а никакое на знамение, – проговорил Харальд. – Хорошо, что мы увидели, как она, оглушенная, упала на пол. А то она могла бы стать добычей крысы. Вон тут сколько крысиных нор.
– Я ничего не имею против того, чтобы лиса пообедала куропаткой, если ей удастся ее поймать, или, скажем, чтобы орел закогтил зайца, – заметил Ульв. – Но мне делается как-то не по себе, когда маленькие птички насмерть бьются друг с другом. Неправильно это. Это все равно как если бы двое детишек бросались друг на друга с топорами, вместо того, чтобы играть как положено малышам.
– Кстати об играх, – сказал Халльдор, – тут на полу полным-полно костей. Если отломить у них кончики, можно было бы поиграть в бабки. Хотите?
– А что, хоть руки чем-то займем, – промолвил Харальд. – Хоть будет потом о чем вспомнить.
Они принялись играть, да так увлеклись, что на время забыли об уготовленной им участи. Они проиграли до самой темноты. Так как у них не было при себе ничего ценного, чтобы поставить на кон, они решили играть на свои мечты.
Ульв продул Харальду свой меч, а тот, в свою очередь, проиграл Халльдору норвежский престол.
– Везет дуракам! – заявил Ульв, притворяясь, что проигрыш ужасно его разозлил. И все трое принялись хохотать, как полоумные, вспомнив о том, как им «повезло» на самом деле.
Услыхав этот жутковатый смех, иные прохожие-византийцы вздрагивали и спешили уйти прочь, как будто за ними гналось приведение, а иные стучали пальцем себе по лбу, мол, что-то много развелось сумасшедших.
В ту ночь викинги почти совсем не спали. Закрыть глаза казалось глупостью. Смотреть, смотреть, пока можешь, пусть даже в темноту.
Часа за два перед рассветом Харальд, глядевший, лежа на пыльном полу подле Ульва и Халльдора, на видимый из башни расцвеченный серебряными звездами круглый кусочек неба, увидал, как с вершины башни что-то спустилось, похоже, веревочная лестница. Он шепнул своим друзьям, которые тоже не спали:
– Не шевелитесь, не подавайте вида, что мы заметили. Наверное, это булгары пришли за нами. На целых два часа раньше времени! Как будто у нас эти два часа лишние!
– Наверное, Олав нас все-таки не слышал, – прошептал ему в ответ Халльдор. – Оно и понятно, святые – народ занятой. Слушай, когда они сюда спустятся, я не позволю им отвести меня на убой, как телка. Хоть одного из них, да оставлю здесь крысам на радость.
– Вот и я про то же, – кивнул Ульв. – Пора проучить этих грубиянов. Пусть знают, что шутки вроде ихних безнаказанно не проходят.
– И как мы только раньше об этом не подумали! – сказал Харальд. – Предлагаю напасть прежде, чем они успеют спуститься. Каждый из нас возьмет на себя по одному булгару. Тогда нам будет не так тоскливо помирать. К тому же, если мы как следует их потреплем, они, может, выйдут из себя и порешат нас на месте. По мне, это лучше, чем Ипподром.
Они откатились в тень стены и притаились в ожидании. Но по лестнице никто не спустился. Потом женский голос негромко проговорил:
– Харальд, Харальд, поспеши, скоро рассвет.
Викинги осторожно поднялись по раскачивающейся из стороны в сторону лестнице на вершину башни. Глянув оттуда на улицу, они увидали там перепуганную, кутающуюся в серый плащ Эвфемию, прислужницу Марии. Подле нее стоял и дрожал на студеном предрассветном ветру маленький мальчик с тремя плащами в руках.
Увидев, что варяги показались на вершине башни, Эвфемия крикнула им:
– Поспешите. Перекиньте лестницу на эту сторону и спускайтесь. Мой брат потом отцепит лестницу и спрячет ее где-нибудь. Ему можно доверять.
– Моя бы воля, я доверил бы ему править Византией, – сказал Харальд.
Они спустились на землю тихо, как привидения.
– Кто послал тебя, Эвфемия? – спросил Харальд. – Такого подарка мне в жизни никто не делал.
– Меня прислала Мария Анастасия. Саму ее держат взаперти, но ей удалось передать мне весточку. Она говорит, что ночью ей во сне явился твой брат Олав и сказал: «Брось лить слезы, женщина. Этим делу не поможешь. Лучше пошли-ка лестницу моему брату». Византийский святой, наверное, такого не сказал бы, но она все равно сделала все, как он велел.
– И она была права, – промолвил Харальд. – Святые знают, что делают, и сомневаться в этом – грех. Особенно если дело касается северных святых. Говорят они напрямки, безо всяких там словесных хитростей, но умеют сделать так, чтобы все исполнилось как должно.
– Этому нам стоит у них поучиться, брат, – мрачно проговорил Ульв. – Кстати, пора уже заняться делом.
Трое викингов мчались прочь от башни подобно быстроногим волкам. Они забыли о голоде и усталости. Теперь их обуревали иные чувства. Несясь по узким объятым предрассветными сумерками улочкам Константинополя, Харальд повторял про себя: «Олав, брат, доберусь до Новгорода – сто свечей тебе поставлю!».
Ульв вдруг остановился посреди улицы, поглядел на только что взошедшее солнце, и пропел, раскинув руки:
В овраге – баран,
В хлеву – телок,
В руке – клинок!
Халльдор крикнул ему, обернувшись на бегу:
– Поспешай, исландец. Поэзией потом займешься.
Так добежали они до Виа Долороза, где узкие, мощеные булыжником улочки сменялись широкими проспектами. Викинги без колебаний вступили в эту часть города, поскольку в такой час народа на улицах бывало немного. Их видели только шедшие к гавани с сетями за спиной рыбаки, да и те никакого интереса не выказали, только пожали плечами: варяги только и делают, что чудят, а если жизнь дорога, в их дела лучше не вмешиваться.
