Секретарь осторожно передвигался по помещению, сверху донизу отделанному ценнейшими породами дерева, проходя мимо монументальных шкафов, которые не только хранили тайны христианства, но и сами были драгоценными произведениями искусства, потому что их искусно расписал придворный художник Кранах. В сумеречном свете, исходившем от тлеющего камина и нескольких свечей, золоченые, украшенные драгоценными камнями футляры, в которых хранились кости, волосы и обрывки ткани, сияли каким-то неземным, магическим светом. Спалатину было зябко. Он прекрасно знал страстную привязанность своего господина к сей мрачной пещере и хранящимся в ней сокровищам, но не мог эту привязанность разделить.
Уже через несколько мгновений в укромном уголке он обнаружил курфюрста. Тот стоял, прислонившись к стене, возле стола с молочно-белой алебастровой столешницей и с угрюмым видом разглядывал шахматные фигурки. Спалатин удивился, потому что никогда еще не приходилось ему видеть своего господина за шахматной игрой. Курфюрст Фридрих увлекался охотой, был страстным поклонником искусства и все свои внутренние силы отдавал религии, которую поддерживал с неиссякаемым воодушевлением. Медленно приблизившись к столу, секретарь заметил, что курфюрст расставил изящные фигурки из слоновой кости в совершенно нетипичном для игры боевом порядке.
Спалатин посмотрел на бородача, который среди всех этих реликвариев выглядел подавленно и растерянно. Спалатин снял шляпу и сбросил накидку. Он чуть было не поддался искушению уйти отсюда, чтобы не мешать курфюрсту в его уединении. Но потом он вспомнил о письме, которое прятал за пазухой, — всего несколько часов назад его доставили в придворную канцелярию. Дело, к сожалению, не терпело отлагательства, на это указал ему даже гонец, самодовольный детина, состоявший на службе у епископа Магдебургского. Спалатину пришлось оставить гонца ночевать в людской, вручив ему горсть дукатов.
— У вас письмо для меня, Спалатин? — раздался хрипловатый голос курфюрста. Фридрих поднял голову и вопросительно смотрел на него. — Что, плохие новости?
Спалатин, смиренно поклонившись, вручил своему господину свиток, доставленный гонцом. Пергамент промок, растрепался и был весь в грязи. При других обстоятельствах Спалатин обязательно велел бы писцу переписать письмо, а уже потом вручил бы его Фридриху. Но в данном случае экстренность депеши не допускала промедления.
— Ваша светлость, скажите, ради всего святого, что мне на это ответить? — спросил Спалатин, после того как курфюрст развернул свиток и, подойдя к камину, пробежал глазами письмо. — Кардинал требует от вас схватить доктора Мартина Лютера и под стражей доставить его в Рим. Или изгнать его из Саксонии!
Курфюрст опустил руку с письмом вниз. Носком сапога он подтолкнул назад в огонь откатившееся полено и стал смотреть, как оно занялось пламенем. Шло время, никто из них не произносил ни слова. Спалатин, который слишком нервничал, чтобы стоять спокойно, взял с каминной полки оловянный кубок с изогнутой ручкой. Рассматривая теплый, нагретый огнем сосуд, он лихорадочно соображал, под каким предлогом можно подольше задержать гонца. Архиепископ Альбрехт с нетерпением ждал, когда саксонский курфюрст выдаст ему еретика, посмевшего вмешаться не в свое дело. И ведь этот еретик, похоже, не успокоится, пока не распалит пламя большее, чем то, что пылает в камине курфюрста.
— А вы читали то, что он написал? — Голос курфюрста оторвал Спалатина от его невеселых мыслей.
— Памфлеты Лютера? Да, кажется, я знаю их все до одного!
— А он умен, этот маленький монах, этот доктор Лютер, верно? Человек с очень своеобразным мышлением! Курфюрст, наморщив лоб, постоял в раздумье. — Вы ведь вместе с ним посещали юридический факультет, не так ли? Как вы считаете, его можно… переубедить?
Спалатин поставил кубок обратно на камин. Только он, и никто другой, мог догадаться, о чем сейчас размышляет его господин. Уже который месяц подряд он подробно сообщал курфюрсту обо всех проповедях и писаниях Лютера, но Фридрих ни разу не выдал своих истинных чувств. Но вот теперь курфюрста поставили перед необходимостью принять решение, чего он, вероятно, никак не ожидал. Если он встанет на сторону монаха, который как-никак был известнейшим ученым его университета, то это подорвет его положение среди имперских князей. Если же он, напротив, выдаст его, то этим восстановит против себя не только гуманистов, выступающих за свободу науки и образования, но и простой народ.
— Я всей этой суматохи не понимаю, — сказал Фридрих, немного помедлив. — Лютер выступил на одну-единственную тему, причем развил ее очень убедительно… — Он подошел к шкафу из клена, украшенному затейливой резьбой, открыл шкатулку и вынул из нее некий предмет, завернутый в промасленную ткань. Спалатин сразу узнал очертания нижней челюстной кости. — Вообще, этот человек говорит о вещах в высшей степени интересных. Особенно для меня, полжизни посвятившего спасению дутый и потратившего на это много денег. И ведь именно таким, по моему мнению, должен быть настоящий ученый! Именно этого я от него ожидаю! Поучения и искренности!
— Так что же мы сообщим кардиналу Каэтану? — спросил Спалатин, которого этот неожиданный интерес курфюрста к своевольному монаху заставил призадуматься. Он внимательно посмотрел на Фридриха. — Доктор Лютер вот уже несколько дней снова находится в Виттенберге. Совершенно ясно, что его хотели схватить еще в Аугсбурге, сразу после беседы с римским посланником. Но случилось чудо: ему удалось в чужой одежде выскользнуть через лаз в городской стене, который не охранялся, и покинуть город.
Курфюрст затрясся от смеха.
— Чудо? — веселился он. — Чего доброго, окажется еще, что его спустили с городской стены в корзине, как некогда святого Павла! В таком случае, дружище Спалатин, ему уготовано почетное место в моей коллекции святых мощей!
— Но ваша светлость!..
— Ладно, Спалатин! — Фридрих примирительно махнул рукой.
Он положил реликвию обратно в шкатулку и прикрыл дверцу шкафа. Курфюрст вдруг с удивлением понял, что у него нет больше никакого желания любоваться своей коллекцией. Еще немного подумав, Фридрих сказал:
— Человеку, который сильнее тебя, можно сказать «нет» двумя различными способами, мой добрый друг. Первый таков: не произнося ни слова, спокойно гнуть свою линию, словно ничего и не слышал. При этом время и медлительность людей становятся твоими союзниками…
— А второй?
Глаза курфюрста задорно блеснули. Он попросил Спалатина взять с каминной полки кубок и поставить его на стол. Секретарь повиновался. Курфюрст достал из шкафчика кувшин с вином и наполнил теплый кубок до краев.
