Ознакомительная версия.
– Да, ты прав, пожалуй, – наконец промолвила Горго, опустившись на скамью рядом с Аристодемом. – Ради торжества мести мы захороним прах Дафны без огласки. Нужно найти укромное место недалеко от Спарты.
– Я уже подыскал такое место, там тихо и безлюдно, – сказал Аристодем, обняв Горго за плечи.
Горго убедила Аристодема в том, что им необходимо взять в союзницы Астидамию, мать Дафны. Горго рассудила так: если у них с Аристодемом не получится довести до конца свою месть, ведь это дело опасное и непредсказуемое, значит, в роли мстительницы выступит Астидамия.
Следуя совету Аристодема, Горго отправилась домой к Астидамии, чтобы в беседе с ней выяснить, согласится ли та пролить кровь убийц своей дочери. Астидамия повела себя так, как и предполагала Горго. Она в присутствии царицы поклялась жестоко отомстить злодеям, убившим Дафну, и тем знатным негодяям, что стоят у них за спиной.
В вечерних сумерках Аристодем вывел за город Горго и Астидамию. Втроем они переправились через Эврот в рыбачьей лодке. В селение Бельбину Аристодем привел своих спутниц окольной неприметной тропой. В Бельбине Аристодема уже дожидались нанятые им илоты с повозкой, нагруженной всем необходимым для сооружения погребального костра.
Глава восьмая. Месть Астидамии
На третий день после похорон Клеомброта в Спарте объявился Динон и прочие люди из свиты Еврибиада. Самого Еврибиада с ними не было. Отчитываясь перед эфорами, Динон сообщил, что в Фермопильском проходе стоит большой отряд персов, поэтому пробраться туда почти невозможно. Персы пропускают через Фермопилы только торговые караваны, идущие из Фессалии в Беотию. Всех путников, направляющихся этим путем из Срединной Греции на север, персы заворачивают обратно.
По словам Динона, Еврибиад сел в Опунте на торговое судно и через Эвбейский пролив отправился к берегам Фессалии.
– Еврибиад вознамерился своими глазами увидеть стан персов, дабы определить, велико ли войско у Мардония, – промолвил Динон.
Услышав такое, Эфхенор невольно воскликнул:
– Еврибиад просто сумасшедший! Он же не знает ни слова по-персидски. Варвары поймают его и убьют!
– Я сказал то же самое Еврибиаду, – пожал плечами Динон, – но это его не остановило.
«Что ж, так даже лучше, пусть Еврибиада убьют персы! – возрадовался в душе Эфхенор. – Если бы Динон отравил Еврибиада на обратном пути в Лакедемон, то это неизбежно вызвало бы кривотолки. Ведь точно так же скончался Клеомброт, ездивший в Элиду. Кое-кому это уже внушило недобрые подозрения!»
Эфхенор подумал о Горго, о том, как она себя вела на похоронах Клеомброта, какие обвинения и намеки бросала эфорам в присутствии Леотихида и прочих знатных лакедемонян. Эфхенор никак не мог избавиться от мысли, что Горго явно известно нечто такое, о чем ведомо лишь ему и кучке его единомышленников. Неужели среди сторонников Эфхенора кто-то некстати проболтался?
С этими своими тревогами Эфхенор пришел к Гипероху.
– На чем основаны твои опасения, друг мой? – молвил Гиперох, угощая Эфхенора самосским вином. – Почему тебя пугают упреки и обвинения Горго? С такими же упреками Горго приходила и ко мне, когда я был эфором.
– Не знаю, как это объяснить, но я чувствую, что Горго либо читает мои мысли, либо что-то прознала из наших тайных замыслов, – хмуро проговорил Эфхенор, даже не притрагиваясь к чаше с вином, стоящей перед ним на низком столе. – Вот, к примеру, сегодня Горго и Астидамия приходили в эфорейон, желая узнать, какие меры приняты властями для поисков Дафны. Я предложил Горго и Астидамии выпить воды с медом, покуда секретарь ходит за эпистатом Мнесиклом, коему поручено это дело. Астидамия отказалась от воды, а Горго, взяв кубок из моих рук, с коварной усмешкой бросила, мол, известно ли мне, что мед ослабляет силу яда.
– Ну и что с того? – небрежно усмехнулся Гиперох, держа в руке чашу с янтарным напитком Диониса. – Или ты не знаешь истеричную и подозрительную натуру Горго? Ей ведомо, что ты был в числе заговорщиков, убивших ее отца. Вот она и злобствует, когда видит тебя.
– Нет, Горго неспроста отпускает свои намеки, – хмурил брови Эфхенор. – Она что-то раскопала, это заметно по ее глазам. Не зря Горго с такой неприязнью отзывается о Диноне и Филохаре, не зря то и дело упоминает про яд.
– Я предупреждал тебя, что внезапная смерть Клеомброта вызовет в Спарте толки и пересуды, – понизил голос Гиперох, опасливо оглянувшись на дверную занавесь, за которой прозвучали голоса рабынь, идущих из поварни в ткацкую мастерскую. – Теперь, когда дело сделано, не время для страхов и переживаний, друг мой. Клеомброт умер, а значит, и Леотихид нам теперь не опасен. Кстати, кого старейшины прочат в опекуны сыну Горго?
– Павсания, старшего сына Клеомброта, кого же еще, – ответил Эфхенор.
– Чем тревожиться по поводу реплик и намеков Горго, лучше приглядывай за Павсанием, приятель. – Гиперох многозначительно повел бровью, глядя на Эфхенора. – Этот молодец не так прост, как кажется. За его внешней почтительностью скрывается огромное честолюбие.
– А у кого из Агиадов его нет, этого честолюбия? – проворчал Эфхенор и залпом осушил свою чашу. Ему тут же пришли на ум стихи из «Илиады», которые он процитировал:
В битву вели их Арей и державная рядом Энио.
За руку эта богиня держала Смятение злое…
– Вот именно, дружище, – обронил Гиперох, поднося чашу к губам. – Этого злого Смятения с избытком хлебнула спартанская знать в царствование Клеомена, брата Клеомброта. Поэтому нельзя допустить, чтобы Павсаний или сын Леонида, возмужав, ступили на путь Клеомена.
Затем, вновь заговорив о Дафне, Гиперох посоветовал Эфхенору подвести расследование об ее исчезновении к тому, будто дочь Астидамии угодила в руки беглых илотов, которые зарезали ее.
– Пусть твои слуги устроят так, чтобы эпистат Мнесикл наткнулся где-нибудь в лесу или у реки на окровавленную одежду Дафны, – сказал Гиперох. – Но труп Дафны Мнесикл обнаружить не должен. Пусть благородная Астидамия соорудит кенотаф в память о своей красивой дочери.
Кенотафом древние греки называли пустую могилу, возводимую в том случае, если кто-то из родственников пропадал бесследно. Кенотаф представлял собой продолговатый каменный склеп, вкопанный в землю и сверху накрытый каменной плитой.
Придя домой, Эфхенор вызвал своего слугу Пиларга и спросил у него, куда он спрятал одежду Дафны. Отправляя Пиларга на это злодеяние, Эфхенор загодя повелел ему снять с мертвой Дафны все одежды и обувь.
– Эти тряпки я закопал на берегу Эврота, господин, – сказал Пиларг. – Место я запомнил.
Ознакомительная версия.
