– И все же, мы хотели бы побывать в аббатстве.
– Конечно, конечно – ведь за этим вы сюда и пришли. Завтра обязательно побываете, а сейчас – прошу отдохнуть. Добро пожаловать в «Единорог»! Вкусная еда, отличный сидр, мягкие, набитые свежей соломой постели – что еще надо усталому путнику? Ваших лошадей, я надеюсь, уже принял слуга? Как – нет? Сейчас… Катерина, моя племянница и здешняя домоправительница, проводит вас на второй этаж, в комнату… Что? Вы хотите снять две комнаты? Прекрасное решение! Катерина, проводи дорогих гостей и на второй этаж, и на третий.
Домоправительница Катерина оказалась стройной смешливой девицей лет двадцати, темноволосой, черноглазой, со смуглым приятным лицом. Вообще, как заметил Жан-Поль, она сильно походила на испанку.
– Поднимайтесь за мной, господа. – Поддернув юбку, она бесстрашно ступила на узенькую ступеньку крутой лестницы. – Второй этаж. – Распахнув дверь, она показала рукой – комната на шестерых, на третьем – более просторная, на двоих, правда, она и дороже.
Собственно, по своим размерам комнаты ничем друг от друга не отличались, только что верхняя казалась несколько просторней за счет того, что в ней имелись две широкие кровати, а не шесть узких. Застекленные окна, обитые добротной тканью стены, небольшой круглый столик в углу – вполне уютно.
– И сколько мы будем должны? – еще раз уточнил Жан-Поль.
– Ой. – Катерина наморщила лоб. – Вам бы лучше переговорить с дядюшкой Шарлем. Сейчас я его позову, месье. Позвольте пройти?
Иван посторонился, пропуская девушку, и та вдруг на миг прижалась к нему всем телом, лукаво улыбнулась, спросив, из каких краев месье.
– Из дальних, мадемуазель, из очень и очень дальних.
– Ой, как здорово! – обрадованно воскликнула девушка. – Обожаю слушать о дальних краях! Вы мне расскажете, месье… к сожалению, не знаю вашего имени…
– Жан. Зовите меня месье Жан.
– А я, как вы, наверное, уже изволили заметить, – Катерина. Вот и познакомились. Помните, месье Жан, вы обещали мне рассказать.
Иван прижал руку к груди:
– Всенепременно, мадемуазель Катерина, всенепременно.
Она ушла, покачивая стройными бедрами, а Иван еще долго задумчиво смотрел прямо перед собой рассеянным затуманенным взором.
– Эй, дружище! – прямо перед его глазами помахал рукой Жан-Поль. – О чем ты шептался со служанкой? Нет-нет, можешь не говорить, только учти – здесь не только бенедиктинцы, но и иезуиты, так что лучше придержи язык, парень.
– Иезуиты? – Иван вскинул глаза. – Что ж ты раньше не предупредил?
– А ты и не спрашивал.
Расположившись, спустились вниз, в гостевую залу, где и сговорились с хозяином насчет комнат, вернее – насчет комнаты: попросту заплатили за шестерых, но поселились лишь вчетвером, предупредив дядюшку Шарля о том, чтобы больше никого к ним не подселял. Итак, самый простой вопрос – с жильем – был счастливо разрешен. Теперь нужно было заводить связи в аббатстве, что, естественно, требовало и времени, и расчета.
Жан-Поль предложил для начала, по примеру паломников, завтра подняться в аббатство, как раз к обедне. Помолиться, ну и заодно посмотреть да прикинуть, что тут к чему.
Так и порешили – ничего другого пока и невозможно было придумать, ну, разве что подробнейшим образом поговорить с трактирщиком и его племянницей Катериной, которая, кстати, так больше в этот день и не зашла – наверное, дядюшка загрузил работой.
Утро выдалось ненастным, дождливым. В закрытые ставни всю ночь колотил дождь, и неясно было – откуда же взялись тучи, ведь не далее как вчерашним вечером все было солнечно? Впрочем, здесь и море, и влага, и ветер – тучам собраться раз плюнуть. Вот как сейчас.
Накинув на плечи плащи, четверо друзей покинули постоялый двор и зашагали по скользким от влаги булыжникам. С обеих сторон улицы, в лавках, торговали иконами, крестиками и чем-то съестным, судя по запаху – пирожками с жареной рыбой по два денье за штуку. Прельстившись дешевизной, Митрий купил один – на двоих с Прохором, разломил пополам, протянул кулачнику:
– Кушай, Проша.
– А ничего! – пожевав, одобрительно кивнул тот. – Рыба вроде как на нашего леща или сазана похожа.
– Да, – согласился Митрий. – Что-то вроде.
– Вот проглоты! – обернувшись, нарочито укоризненно произнес Иван. – Вместо того чтоб проникнуться святостью, им жратву подавай.
Оба парня громко расхохотались, вызвав неодобрительные взгляды идущих следом паломников.
Улица неожиданно уперлась в длинную каменную лестницу, поворачивающую вверх и направо почти под прямым углом. Дальше, у башни, лестница делала еще один крутой поворот и, таким образом, шла дальше параллельно Большой улице – и все вверх, вверх, вверх…
– Ху-у-у, – утер пот Митрий. – Теперь понятно, почему до монастыря не добрались враги! Тут и паломникам-то… Покуда дойдешь, не одни лапти сносишь.
Остановившись перед воротами аббатства, подождали, пока угрюмые стражники их откроют, и уже после этого прошли внутрь караульного помещения – просторного, с гулким сводчатым потолком и трехуровневым полом. Стражников было не так уж много, человек шесть, вооруженных какими-то ржавыми алебардами и парой кавалерийских пистолетов с колесцовыми замками. К дальней стене были небрежно прислонены три мушкета… нет, судя по небольшим размерам, это были аркебузы, да еще и фитильные – экое старье! Да, похоже, аббатство переживало далеко не лучшие времена. Что же король Генрих Бурбон? После Нантского эдикта о веротерпимости уже не опасается больше ни гугенотов, ни англичан? Или больше надеется на неприступность крепостных стен, нежели на мастерство и боеспособность ее гарнизона?
– Э-э, – выслушав Ивана, усмехнулся Жан-Поль. – Ты не путай Божий дар с яичницей, а охрану аббатства – с крепостным гарнизоном. Это только формально все здесь принадлежит монастырю, на самом-то деле аббат давно назначается королем, так вот. Даже преступников здесь содержат важных… как, к примеру, я…
Нормандец вздохнул – грустная получилась шутка.
Покинув караульное помещение, друзья снова поднялись по лестнице и оказались на широкой открытой площадке – террасе Со-Готье, как пояснил Жан-Поль.
– А ты нам не рассказывал, что здесь уже был, – попенял ему Митрий.
– Да когда это было? – Нормандец отмахнулся. – Лет шесть назад, а то и все восемь. С покойной матушкой, помнится, приезжали… – Он перекрестился на аббатскую церковь, у которой на паперти уже толпился народ в ожидании мессы.
– Ого! – Митрий подбежал к каменному парапету террасы и, присвистнув, подозвал друзей. – Боже ж ты мой!
